Книга Врата скорби. Повелители огня - Александр Афанасьев

Савинков понизил голос.

– Они не так испорчены знаниями, как наши современные рабочие. И не умеют – отличать правду от лжи…

– А мы?

– А мы…

Савинков нехорошо усмехнулся.

– В том то и дело что умеем. В том то и дело…

Константинополь. Долмабахче. 02 июля 1950 г

Когда-то давно – он мечтал убить отца нынешнего хозяина этого дворца. Теперь – он попадал к нему без доклада…

Перевозчик – армянин взял с пожилого, внешне неприметного господина с перстнем с могендовидом на пальце один целковый за то, чтобы перевезти его через Босфор. Свежий ветер – дул с Черного моря, шевелил волосы. Некогда предназначенный лишь для прохода рыболовецких шхун и грузовозов с зерном – теперь Босфор пропускал через себя танкеры с румынской и бакинской нефтью. От громадных левиафанов – волновались воды, раскачивая утлый ялик.

– Куда, господин? – спросил армянин по-русски.

– К Восточным воротам.

Армянин хотел сказать, что к Восточным воротам нельзя, что там постоянно дежурит охрана – но глянув на «еврея» осекся.

Может и узнал. Но в любом случае – испугался.

– Слушаюсь, господин…

Волны ласково шлепали о борт…

* * *

У причудливой лестницы, напоминающей парадные некоторых дворцов. ведущие прямо на второй, а кое-где и на третий этаж – господина с могендовидом уже ждали. Несколько человек в новой форме капыкулы – личной гвардии Султана, который по совместительству был еще Императором Российским. Судя по широким кушакам и заткнутым за пояс револьверам – Собственные, Его Императорского Величества македонцы. Македонцев был целый полк, наряду с сербами, грузинами и некоторыми другими национальностями, они входили в Личный, Его Императорского Величества Конвой, который сейчас разросся до штатов полноценной стрелковой дивизии, развернутой по штатам военного времени. Македонцы – народность, жившая в горах балканского полуострова, они были настолько опасны, что оставались независимыми все пятьсот лет османского владычества на Балканах. Когда македонца хотели наказать – ему запрещали носить оружие, и он переставал показываться из дома, чтобы не опозорить себя….

– Оружие есть? – спросил молодой, усатый, темный лицом младший офицер.

– Конечно, есть – сказал человек с могендовидом.

– Идемте.

Они поднялись по лестнице. Дворец – близко подходил к воде, в небольшом, европейской планировки саду – то тут, то там были македонцы. Завтра их наверняка сменят сербы – те носили короткие, выделанной свиной кожи безрукавки и до шести револьверов или пистолетов разом.

Пройдя регулярной[95], посыпанной галькой дорожкой, они подошли к беседке. Беседка – была построена всего пару лет назад, с нее – было удобно обозревать Босфор и азиатскую часть Константинополя, она сильно походила на беседку в Ливадии, построенную у самого обрыва. Император любил сидеть здесь даже несмотря на настоятельные просьбы охраны не подвергать свою жизнь такой опасности. Но сейчас – Императора здесь не было. За столиком, плетеным из легкого ротанга – сидел человек и читал бумаги, написанные на идиш.

Македонцы – не смея ступить на желтого камня ступени остались вовне беседки. Человек с могендовидом кашлянул.

Человек в чиновной форме коллежского асессора, коротко стриженый, сухощавый, легкий в кости – поднял голову.

– Салам алейкум советник – сказал он – как добрались?

Это был генерал Николай Гумилев. Глава Разведочного отделения Генерального штаба Российской Империи. Поэт, путешественник, первопроходец, участник войны. Специалист по редким языкам – он знал их не меньше двадцати, по восьми первым составил словари на русском. Человек, учреждавший российскую резидентуру во взятом штурмом Париже…

– Зачем вы меня вызвали? – спросил человек с могендовидом, подвигая стул.

– Затем, что представилась уникальная возможность. Вот, посмотрите…

Гумилев – подвинул материалы дела оперативной разработки человеку с могендовидом. Идиш – был рабочим языком как германской, так и русской разведки, и не вызывал затруднений ни у одного из собеседников[96].

Человек с могендовидом углубился в чтение. Генерал Гумилев вынул блокнот и начал что-то резко черкать.

– Что вы пишете? – спросил человек с могендовидом. не отрываясь от чтения – стихи?

Все пустыни друг другу от века родны,Но Аравия, Сирия, Гоби -Это лишь затиханье Сахарской волны,В сатанинской воспрянувшей злобе.Плещет Красное море, Персидский залив,И глубоки снега на Памире,Но ее океана песчаный разливДо зеленой доходит Сибири[97]…

– Браво…

– Это я написал тридцать лет назад – насмешливо сказал Гумилев.

– Верно – спокойно ответил человек с могендовидом на пальце – теперь послушайте мои:

Когда принесут мой гроб,Пес домашний залаетИ жена поцелует в лоб,А потом меня закопают.Глухо стукнет земля,Сомкнется желтая глина,И не будет уже того господина,Который называл себя: я.Этот господин в котелке,С подстриженными усами.Он часто сидел между намиИли пил в уголке.Он родился, потом убил,Потом любил,Потом скучал,Потом играл,Потом писал,Потом скончался.Я не знаю, как он по имени называлсяИ зачем свой путь совершил.Одним меньше. Вам и мне все равно.Он со всеми давно попрощался.Когда принесут мой гроб,Пес домашний залаетИ жена поцелует в лоб,А потом меня закопают.Глухо стукнет земля,Сомкнется желтая глина,И не будет того господина,Который называл себя: я[98]…– Браво. Браво… А как вам это?Мой старый друг, мой верный Дьявол,Пропел мне песенку одну:"Всю ночь моряк в пучине плавал,А на заре пошел ко дну.Кругом вставали волны-стены,Спадали, вспенивались вновь,Пред ним неслась, белее пены,Его великая любовь.Он слышал зов, когда он плавал:"О, верь мне, я не обману"…Но помни, – молвил умный Дьявол, —Он на заре пошел ко дну"[99].

– Сомнительные стихи – сказал человек с могендовидом – вот, например…