Книга Пан Володыевский - Генрик Сенкевич

В Яворов он нагрянул в воскресенье как снег на голову и, застав там, по счастью, гетмана, велел тотчас доложить о себе, хотя его предупредили, что гетман денно и нощно занят экспедициями и писанием писем, так что даже поесть ему недосуг. Гетман, как ни странно, велел немедля его позвать. И вот, обождав немного среди свитских, старый солдат склонился к ногам своего военачальника.

Он нашел гетмана сильно изменившимся и озабоченным — то был, пожалуй, самый тяжкий период в жизни Собеского. Имя его не гремело еще по всему христианскому миру, но в Речи Посполитой он уже прослыл великим полководцем и грозным победителем басурман.

Благодаря такой славе ему и доверили в свое время булаву великого гетмана и защиту восточных границ, но к гетманскому званию не добавили ни войска, ни денег. И все же победа до сей поры сопутствовала ему, как тень. С горстью войска одержал он победу у Подгаец, с горстью войска прошел вдоль и поперек Украину, в порошок стирая многотысячные чамбулы, захватывая мятежные города, сея ужас и страх перед польским оружием. Нынче, однако, над несчастной Речью Посполитой нависла угроза войны с могущественнейшим из тогдашних противников — со всем мусульманским миром. Не было уже тайной для Собеского, что когда Дорошенко отдал султану Украину и казаков, тот пообещал ему всколыхнуть всю Турцию, Малую Азию, Аравию, Египет, самые глубины Африки, пойти священной войной на Речь Посполитую за новым пашалыком. Гибель хищной птицей нависла надо всею Русью, а в Речи Посполитой тем временем царил разлад, шляхта бурно выступала в защиту беспомощного своего ставленника и, собираясь в вооруженные лагери, готова была разве что к войне усобной. Опустошенная недавними войнами и военными конфедерациями страна оскудела; зависть подстрекала, взаимное недоверие бередило сердца. Никто не хотел верить в войну с магометанскими полчищами, и великого полководца обвиняли в том, что он умышленно распускает слухи о ней, дабы отвлечь умы от дел внутридержавных; были и еще более жестокие обвинения: будто бы он готов даже турков позвать, лишь бы обеспечить победу своей партии; его попросту обвиняли в предательстве и, кабы не войско, без колебаний учинили бы над ним суд и расправу.

Он же перед лицом предстоящей войны, зная, что с востока вот-вот двинется тьма-тьмущая дикого люда, стоял почти что без войска — у султана одних слуг было больше, — без денег, без средств на оснащение разоренных крепостей, без надежды на победу, без возможности обороняться, даже без веры в то, что смерть его, как некогда смерть Жолкевского, пробудит оцепеневшую страну, разбудит мстителя. И оттого забота омрачила прекрасное его лицо, подобное лицу римского триумфатора, венчанного лаврами, и явственны были на нем следы тайных мук и бессонных ночей.

Однако же при виде Богуша добродушная улыбка осветила черты гетмана; он положил руки ему на плечи и сказал:

— Добро пожаловать, солдат! Не надеялся я на скорую нашу встречу, но тем отрадней видеть тебя в Яворове. Откуда путь держишь? Из Каменца?

— Нет, ваша светлость. В Каменец я и не заезжал, прямо из Хрептева сюда.

— Что там мой солдатик поделывает? Здоров ли, очистил хотя бы немного ушицкие пущи?

— В пущах нынче так спокойно, что и ребенку малому не боязно туда ходить. Бандитов всех перевешали, а недавно Азба-бей со всей ватагою наголову разбит, так что никого в живых не осталось. Я был там, когда его уничтожили.

— Узнаю Володыёвского. Разве только Рущиц из Рашкова может с ним сравниться. А что там в степях слыхать? Есть ли вести с Дуная?

— Есть, да плохие. В Адрианополе к концу зимы большой congressus войска ожидается.

— Знаю. Нынче никаких вестей, кроме плохих: что из Польши, что из Крыма, что из Стамбула.

— А вот и нет, ваша светлость, сам я с такой счастливой вестью пожаловал, что, будь я турок или татарин, непременно бакшиш бы потребовал.

— Да ты словно с неба ко мне свалился! Ну не томи же, говори поскорее, рассей печаль!

— Я же промерз, ваша милость, мозги закостенели.

Гетман хлопнул в ладоши и велел челядинцу нести мед. Вскоре тот принес замшелую сулейку и светильники с зажженными свечами — хотя и рано еще было, но день из-за снеговых туч стоял хмурый, и на дворе и в комнатах словно воцарились сумерки.

Гетман налил меду и чокнулся с гостем, а тот земно поклонился, опрокинул чару и так сказал:

— Вот она первая новость: Азья, коему велено было ротмистров татарских обратно сюда к нам на службу привлечь, не Меллехович вовсе, а сын Тугай-бея!

— Тугай-бея? — с удивлением переспросил Собеский.

— Да, ваша светлость. Открылось, что пан Ненашинец еще ребенком его из Крыма похитил, да по дороге потерял, и Азья попал к Нововейским и рос у них, не подозревая, кто его отец.

— Странным представлялось мне, что он, совсем еще молодой, таким уважением пользуется у татар. А теперь оно и понятно: и казаки, даже те из них, что остались отчизне верными, Хмельницкого чуть ли не святым почитают и гордятся им.

— Вот-вот! Я то же Азье говорил! — вставил Богуш.

— Неисповедимы пути господни, — помолчав, сказал гетман, — старый Тугай-бей реки крови пролил на нашей земле, а молодой служит ей, по крайности, до сих пор верой и правдой служил. Нынче, кто знает, не захочет ли он в Крыму вкусить власти.

— Нынче? Да нынче он еще верней служить станет — это и есть вторая моя новость, которая, может статься, даст надежду истерзанной Речи Посполитой силу обрести и выход и путь к спасению. Да поможет мне бог, — как помог ради этой новости пренебречь всеми трудностями и опасностями пути, — поскорее вам ее выложить и тем утешить озабоченное сердце вашей милости.

— Слушаю со вниманием, — сказал Собеский.

Богуш принялся с такою страстью излагать замыслы молодого Тугай-беевича, что стал воистину красноречив. Время от времени он дрожащей от волнения рукою наливал себе чару меда, расплескивая через край благородный напиток, и все говорил, говорил…

Изумленному взору великого гетмана как бы представились, сменяя друг друга, светлые картины будущего: вот тысячи, десятки тысяч татар устремляются вместе с женами, детьми и стадами к земле и воле, казаки же, при виде этой новой силы Речи Посполитой, устраненные, покорно бьют челом татарам, королю и гетману: нет больше бунтов на Украине, нет привычных опустошительных, как огонь или наводнение, набегов на Русь, зато бок о бок с войском польским и казацким рыщут по бескрайним степям под звуки дудок и барабанный бой чамбулы украинской шляхты — татарские чамбулы.

Год за годом тянутся вереницею арбы — несчетный народ, вопреки воле хана и султана, предпочел право и свободу притеснению, украинский чернозем и хлеб прежней голодной доле… Давешняя вражья сила пошла служить Речи Посполитой — Крым обезлюдел; из рук хана и султана ускользает давняя мощь, и страх овладел ими, ибо со стороны степей Украины грозно глядит им в очи новый гетман новой татарской шляхты, вечный страж и защитник Речи Посполитой, прославленный сын страшного отца — молодой Тугай-бей.