Книга Когда мы были чужие - Памела Шоневальдт

Кроме утомительно долгих часов на работе, бывали в те дни у нас и приятные развлечения. По выходным мы с Молли исследовали город, упиваясь его красотой: великолепными новыми домами на Ноб-Хилл, садами с пышно цветущей бугенвиллией, ярким зимним солнцем, ласкающим поздние розы, и элегантными испанцами верхом на породистых лошадях. В южных и восточных районах города на холмах росли фруктовые сады и виноградники. Мы любовались туманом, встающим над заливом Сан-Франциско: дымка рассеивалась и открывались зеленые острова. На трамвае можно было доехать до пустынных диких пляжей, которые напоминали Молли ее родную Ирландию, а меня зрелище океана словно возвращало обратно на борт «Сервии». Я смотрела на волны и видела лицо Густаво, слышала в шуме ветра его негромкий голос и, казалось, снова ощущала в руке гладкую китовую кость, на которой он вырезал для меня летящих над водой дельфинов.

— Здесь полным-полно матросов, — фыркала Молли, — и ты прекрасно знаешь, где они проводят время.

Да, я не раз видела, как, сойдя на берег, моряки направляются в таверны, бордели и притоны для курильщиков опиума, а также в игорные дома в омерзительных кварталах, тянущихся вдоль бухты, которые недаром получили свое название Пиратский берег.

— Город их мало интересует, все, что им нужно, они находят именно там. Ну, а представь на минутку, что его корабль пришел бы в Сан-Франциско. И что, Ирма? Думаешь, он вспомнил бы о тебе?

На другой день, скручивая нарезанную марлю в рулоны бинтов, я представила себе, как Густаво спускается по трапу, бросает на землю походный мешок и щурится на солнце. Он узнал бы меня, даже в новой американской одежде и с другой прической — завитые локоны ото лба — и сказал бы: «Ирма! Как вы замечательно выглядите. Почему вы не отвечали на мои письма?» А я объяснила бы, что воры украли у меня конверт с его адресом. «Не беда, — сказал бы он. — Давайте погуляем по городу». И мы пошли бы на Ноб-Хилл, потом на Телеграф-Хилл и в русские кварталы. Шли и глазели на ветренный залив и чудесные виды Марин-Каунти. Я вдыхала бы запах его просоленной одежды, а потом мы бродили бы ночью по берегу у самой кромки воды. И он совсем не был бы похож на матросов, которым нужен Пиратский берег.

Я решила сходить в порт и узнать, вдруг — ведь есть же такой шанс — «Сервия» должна зайти в Сан-Франциско. На следующее утро, оказавшись в порту, я была оглушена тамошним шумом и суматохой. Перекрикивались друг с другом рыбаки, только что вернувшиеся с утренней ловли, хлопали паруса, грохотали лебедки, громко орали чайки и босоногие мальчишки в поисках поденного заработка. Итальянки с Норт-Бич галдели на причале, в надежде раздобыть раздавленного краба или мелкую рыбешку, которых можно добавить в бедняцкую похлебку, которую они называли cioppino[3].

Начальник порта обретался в крошечной конторе, забитой схемами, картами и вахтенными журналами, частью сваленными в сетки, висевшие вдоль стен. Единственное свободное место на его столе занимал телеграфный приемник. Капитан был крупный мужчина, одна нога на деревяшке, а густые косматые усы странным образом передразнивали перекошенное набок туловище.

Он внимательно оглядел меня с ног до головы, прежде чем ответить на мой вопрос.

— «Сервия», — повторил он, почесав всклокоченные лохмы. — «Сервия», «Сервия», да, она встает здесь в док, раз в год или около того. Кажется, недавно они дали о себе знать из Буэнос-Айреса. — Он обежал глазами комнату, словно надеялся узнать новости от кипы бумаг. — Вы ждете груз? — сомнение, отразившееся на его физиономии, ясно давало понять, что я мало похожа на обеспеченную даму, ожидающую «груз».

— Я жду… одного человека.

— А, возлюбленного?

По-английски это все же странно звучит: sweetheart. «Сладкое сердечко». Мое сладкое сердечко. Карло бы хохотал, а Дзия, наверно, спросила бы, уж не едят ли американцы человечьи сердца.

— Друга, — сухо поправила я.

— Ну, так, поглядим, когда же ваш друг может здесь объявиться.

Он выудил журнал записей из здоровенной сетки, отбросил его и достал другой. Видимо, то, что нужно, — мозолистый палец забегал по плотным строчкам. — Телеграфные сообщения, — пробурчал капитан, сунув в рот прокуренную трубку. — Одни предупреждают заранее, другие нет, третьи вообще меняют курс, вот как эта, — он ткнул в журнал, — шла сюда, потом с чего-то ринулась в Австралию. Вы, небось, наслышаны про Австралию, мисс? — Я нетерпеливо мотнула головой. — У них там эти, кенгуру, здоровенные что твой мул, а скокчут не хуже кроликов. Есть еще птицы, ростом с мужчину, или того выше. Вас не удивляют их крысы, нет?

— «Сервия», сэр.

— Да, вот мы до нее и добрались. «Сервия», вышла из Нью-Йорка, встала на ремонт в Рио-де-Жанейро, затем Буэнос-Айрес, ушла оттуда три месяца назад, мимо мыса Доброй Надежды, с заходом в Сан-Франциско и потом на Сандвичевы острова.

— Когда она будет здесь?

— А-а, вот этого мы не знаем. Как я говорил, некоторые меняют курс. Если матросы — фьють, сошли на берег в Рио, значит, капитану надо нанимать новую команду. Или если корабль потрепало у Доброй Надежды, а это частенько бывает, значит, вставай на ремонт. Тоже времени требует. Может, припасов ждут, топлива. Ну, я готов держать ухо востро, насчет новостей о «Сервии», если вы меня понимаете, мисс.

Я положила на стол четверть доллара. Он не шелохнулся, и я добавила еще столько же. Тогда он сгреб их в карман.

— Отлично, мисс, приходите через две недели. Может, я уже буду что-то знать о вашем… друге.

Я шла в амбулаторию, и сердце громко стучало от радости, пока остерегающий голос Молли не затуманил счастливые мысли. Что, если Густаво забыл меня? Сколько раз он стоял по ночам на палубе с деревенскими простушками? Что, если на берегу он такой же, как все другие матросы, которым нужны только портовые девки и крепкий ром?

По счастью, в ближайшие две недели у меня совсем не было времени обдумывать эти печальные соображения.

Неожиданно вернулась доктор Бьюкнелл. Она приветливо со мной поздоровалась — я прибиралась в лаборатории — и выслушала скупые похвалы моей работе от миссис Роббинс. На другой день доктор пригласила меня в свой кабинет, и на столе я увидела стопку писем Софии.

— Превосходный клиницист. Самоучка, но с поразительной интуицией. Вы были ее ассистентом? Расскажите мне об этом.

Я описала нашу амбулаторию и визиты на дому, рассказала, как мы боролись с инфекционными болезнями и вели записи. Доктор Бьюкнелл слушала очень внимательно.

— Что ж, у вас было замечательное начало. Учитывая хорошие отзывы миссис Роббинс, я уверена, мы можем сделать для вас исключение и зачислить на следующий год без аттестата о среднем образовании. Прошу вас, присядьте, и давайте выпьем чаю, — дружелюбно пригласила она.

Но я не стала садиться.