Книга Украденное сердце - Властелина Богатова

Зарислава поднялась да закашлялась, грудь обожгло воспалённой резью. Оправившись, она сложила платье под берёзой, прихватив только плащ, пояс с гребнем и поясную сумку, где хранился чур. Хорошо бы волосы прочесать, но это потом, по пути. Травница поспешила на дорогу.

Поднявшиеся с травы кмети разминались, готовясь к отъезду. Пребран, поправлявший седло для травницы, увидев девицу, довольно ухмыльнулся. И от Зариславы не ускользнуло то, как жадно сверкнули его глаза. Травница имела возможность изучить братца Радмилы и прекрасно знала, что мог означать этот блеск.

– А тебе к лицу, – сказал он, откровенно улыбаясь.

Зарислава едва сквозь землю не провалилась, зло глянула на него, бессильная перед его дерзостью.

– Не смущай девицу, – вмешался Заруба, протягивая Зариславе кусок вяленого мяса с горбушкой хлеба.

Зариславе есть не хотелось, но желудок болезненно сжался. Как не противься, а не ела уже третий день.

– Впереди долгий путь. На постой только к вечеру встанем, – упредил Заруба, намекая девице, чтобы та съела до последнего кусочка.

Долго упрашивать не пришлось, и Зарислава быстро уплела пряное яство, насытившись вдоволь.

– Вот и славно, – удовлетворился Заруба. – Ну что, в путь.

Кмети оживились, попрыгали в сёдла. Благо, воины всегда берут в дальний путь запасную лошадь: мало ли, что в пути с животным может статься – и ногу подвернёт, и нутром замается.

Вместе тронулись в путь, уходя со злосчастного перепутья, поворачивая в сторону Волдара. Другая же тропа, более узкая и неприметная, удалялась в поле, к родному стану. Зарислава смотрела на неё с щемящей тоской, что дыхание надсадилось. Верно сказал Заруба – какие силы тянут её в сторону города?

Теперь Зарислава не может оставить всё просто так, не сделав то, что ещё в силах сделать. С каким сердцем она вернулась бы в Ялынь? И будет ли ей потом покой в жизни? Внутренний голос шептал, что она всё делает верно. Как говорила матушка, если помогать, то всем сердцем, если любить, то всей душой, если ненавидеть, то открыто. Не может быть половинка того, половинка этого, иначе это не жизнь, а мука.

Пребран, как ни странно, вопреки ожиданиям тысяцкого и опасениям Зариславы, больше не докучал, не изводил насмешками, не обжигал вожделеющим взглядом. Ехал смиренно впереди, расслабленно покачиваясь в седле, держась подле Зарубы. Позади следовали трое молодых кметей, по всему, доловских.

Полдень подобрался быстро, что Зарислава и не заметила, как утекло время. Облака развеялись, мягко грело солнце, а от земли поднимался пахучий запах репейника и влаги, отяжеляя воздух, сдавливая голову. Травница впала в равнодушно-потерянное состояние, забылись и раны, однако после того, как день перевалил за середину, палить стало нещадно. Потянула мышцы боль – весь правый бок до самого колена начал жечь и простреливать. Ко всему всё больше мучили приступы кашля, и голову стягивало огненным обручем, давил на глаза яркий свет, вынуждая прищуриваться. Зарислава, как могла, подавляла кашель, но от Зарубы это, конечно, не ускользнуло. Всё посматривал в сторону девицы, тревожно оглядывая, но молчал. Благо дорога была ровной, не приходилось нестись по колдобинам да взгорком, от которых в бедро будто вонзали ножи, пронизывали калёным остриём до самой кости, что в глазах мутнело, и Зарислава переставала видеть окружение. Лишь мелькали зелёные поросли берёзы и ивняка. Шелестел листвой стихающий ветер.

Ещё до заката было далеко, но Зариславу охватывала беспомощная слабость, выскальзывал из влажных вспотевших пальцев повод. Вкрадывалась отчаянная мысль, что долго не протянет, не выдержав дорогу, сляжет. Перебарывая дурноту, Зарислава брала себя в руки, сжимала узду в подрагивающих кулаках, стараясь выказывать равнодушие и спокойствие.

К вечеру, когда сумерки застали небольшой отряд средь поросшей низкими ёлками лощины, всадники, поднявшиеся на взгорок, вышли к небольшой деревеньке из восьми дворов.

В мутном тумане Зарислава плохо разобрала, что за племя селилось тут, различая только плотно жавшиеся друг к другу постройки, ребятню на улице, женщин, выходивших с вёдрами из хлевов, мужчин, колющих дрова. Завидев путников, люди озирались, но сильный княжеский отряд не пугал их, видимо, привыкшие местные к гостям.

Подъехав к высокому частоколу с широкими воротами, всадники остановились у громоздкой избы. Жилище весьма добротное, с высоким крыльцом да кровлей с обтёсанными досками, с белёной печной трубой, из которой густо валил дым. На порог вышел черноволосый с проступающей на висках сединой муж в чистой суконной серо-зелёной рубахе до колен, с обережными символами, вышитыми по подолу красной нитью. Рукава были засучены до локтей и вымазаны в глине. Передник ремесленник, по-видимому, успел скинуть. Он спокойно и с интересом оглядел воинов, поприветствовал:

– Здравы будьте! – крикнул с порога, важно и неторопливо, по-хозяйски спускаясь во двор.

– И ты не хворай, – отозвался тысяцкий, ловко спрыгивая наземь. – Примешь на постой?

– От чего же не принять добрых людей. Ныне гости у нас редкость, – вскинул руки староста, вынуждая высунувшихся за дверь рослых сыновей скрыться в сенцах.

Кмети спешились вслед за предводителем, явно приободрившись – им только дай спуска да блажи, не откажутся. Да и ясное дело, никому не было в охоту под небом ночевать, комаров кормить, или, что ещё более удручало, вовсе не останавливаться на ночлег. И если бы не девка, так бы и случилось.

Зарислава, покачнувшись в седле, едва не свалилась, чьи-то сильные руки успели её подхватить.

– О, я погляжу, ты готова прямо тут прилечь, – услышала она бодрый, но участливый голос Пребрана. – То-то думаю, притихла странно.

Отстранившись от княжича, Зарислава ровно не заметила его чрезмерной заботливости. Уж и не так скверно она выглядела, вполне сносно, если бы не изматывающее жжение, что скребло бедро, стягивая ногу жгутами.

– Есть ли у вас знахарка, Одинец? – спросил Заруба, глядя на скривившееся в муке лицо травницы.

– А откуда им тут взяться? – развёл руками мужчина. – Уже давно перевелись.

– Как же вы живёте? – буркнул недовольно тысяцкий.

– А вот так и живём! Минувшей зимой померли двое от трясухи. Никто не спас. Нет у нас целителей умелых, ведунов и волхвов. Вон, отсюда видно избы ушедших из жизни хозяев, – указал Одинец в сторону, – ныне пустуют. Там вам и постелим лавки, коли устроит такой ночлег.

Зарислава глянула в ту сторону, куда было указано. В самом конце улицы, у высоких берёз, где полыхал окоём алой закатной полосой, и в самом деле темнели кровли. Далеко от остальных дворов, почти на отшибе, но всё же лучше, чем теснить семью, по всему, большую.

– Сойдёт, – махнул рукой Заруба, – нам хватит.

Одинец скрылся в глубине избы, крикнул жене, велев поторопиться собрать снедь, а вскоре выбежали и светлокудрые парни, держа в руках одеяла да шкуры, припустились по улице к околице. Выглянул староста.