Книга Мои дорогие девочки - Эмма Берсталл

– Гм, – сказала Кэт, стараясь стоять ровно и не качаться. – Цветочки милые, но ковбойские ботинки мне тоже нравятся. – Она обратилась к Джарвису: – А ты как считаешь? Что тебе больше по вкусу?

От радости, что у него появился повод сбежать, Рик подскочил на диване.

– Джарвис, дружище! Хочешь пива?

Джарвис пробормотал что-то о том, что уже выпил достаточно, но Рик не принимал возражений и потащил его в кухню, чтобы выбрать какую-нибудь необычную бутылку из его коллекции в холодильнике.

Трейси вздохнула:

– Рику все это неинтересно. Как ты думаешь, не значит ли это, что я должна о чем-то догадаться? Может, он вовсе не хочет жениться на мне? Но, если это так, почему бы не сказать прямо?

Кэт принялась собирать приглашения с пола.

– Конечно, нет, он просто устал. Кроме того, молодых людей подобное вообще не интересует. Все, что им нужно, это пиво, музыка, секс и скоростные автомобили.

Трейси улыбнулась, опускаясь на пол и помогая Кэт складывать приглашения в коробку.

– В общем, мне придется принимать решение самой. – Она подмигнула Кэт. – Значит, розовые и желтые цветы.

Кэт улыбнулась:

– Урок первый. Всегда поступай, как считаешь нужным.

Они сели рядом, и Трейси внимательно посмотрела на Кэт.

– Ты какая-то уставшая. Чем ты занималась? Я не видела тебя утром.

Кэт принялась разглядывать свои ногти.

– Я была у Джарвиса.

– Правда?

Кэт не понравился тон подруги.

– Это не то… – начала она, но ее прервал Рик, который появился из кухни с бутылкой пива в руке. Джарвис шел за ним.

– Ты не поверишь! – воскликнул Рик, расплываясь в широкой улыбке. – Кэт и Джарвис наконец-то вместе!

– Невероятно! – Трейси приложила ладони ко рту и захлопала глазами. – Почему ты мне не сказала?

Кэт заерзала на месте.

– О, Кэт! – Трейси потянулась и обняла подругу. – Это замечательно! Я так за тебя рада!

Она посмотрела на Джарвиса, который пил пиво из бутылки большими глотками с выражением мечтательного удовлетворения на лице.

– Мне нужно немного поспать, – произнесла Кэт, не обращая внимания на Рика и Трейси, которые подмигнули друг другу.

– Сон – это хорошо, – промолвил Джарвис, потягиваясь.

Он проследовал за Кэт в ее комнату и закрыл дверь.

Глава 25

Пятница, 25 июня

Бледные солнечные лучи проникали в открытое окно и освещали старый белый чехол в углу спальни. Виктория подошла к нему, открыла восемь боковых замков, распахнула и на мгновение замерла, глядя внутрь. Ее виолончель была именно такой, какой она ее помнила: глубокого золотисто-коричневого цвета, с большим количеством царапин, мелких и глубоких, которые свидетельствовали о том, что на ней играли многие годы. Она лежала в чехле, ожидая момента, когда ее вернут к жизни.

Виктория достала инструмент и, присев на край кровати, протерла его от пыли. На струнах после последнего использования еще остались следы канифоли, хотя это было – сколько же? – более пятнадцати лет назад. Миновала вечность! Она подтянула смычок, оторвав несколько волосинок, поставила инструмент между колен и, обнаружив, что струны совсем ослабли, настроила его. Затем любовно погладила бока виолончели, кончиками пальцев нащупав знакомые царапины, появившиеся на ней за долгие годы, прошлась пальцами по затертому резному краю – там, где виолончель прикасается к груди, рядом с сердцем.

Этот инструмент был ее радостью и гордостью. Его купили родители Виктории, и он стоил целое состояние. Виолончель сделал в тысяча семьсот восьмидесятом году мастер Джозеф Хилл, и Виктория всегда с восторгом представляла, как на ней когда-то играли музыканты в париках. Инструмент жил своей жизнью задолго до того, как Виктория появилась на свет, и когда-то снова перейдет к новому хозяину или хозяйке. Будет ли этот человек задумываться о судьбе прошлого владельца?

Раньше Виктория профессионально занималась музыкой, и виолончель объездила с ней мир. Она знала ее так же хорошо, как лица своих детей: каждый дефект корпуса, форму подставки и звучание. Если поставить ее в ряд с шестью другими такими же инструментами, Виктория безошибочно найдет свою. У этого инструмента яркая индивидуальность.

– Прости, что я забыла о тебе, – прошептала она, прижимая виолончель к себе и наглаживая ее блестящие гладкие колки.

Виктория выпрямилась и провела смычком по струне, взяв первую ноту из прелюдии Второй сюиты для виолончели Баха. Это произведение она очень любила и знала наизусть. От грустного, глубокого и мощного звука у нее по спине побежали мурашки. Открытая струна звучала идеально. На Викторию нахлынули воспоминания о великолепном мире звуков, которым она когда-то могла управлять, и у нее перехватило дыхание. Она продолжила играть, поначалу немного скованно и неуклюже, но вскоре к ней вернулось ощущение полного единения с инструментом. Виктория уже не думала о том, что делают ее пальцы, и чувствовала, что пробудила свою виолончель ото сна.

По щекам закапали слезы, но она плакала от счастья. Виктория по-прежнему могла играть и не забыла, как это делается! Подумать только, как она могла столько лет лишать себя этого удовольствия! Виктория заиграла более энергичную прелюдию из сюиты ре-мажор и почувствовала, как в душе всколыхнулись очень глубокие, почти потерянные ощущения.

Через некоторое время у Виктории заболели руки и пальцы. Видимо, ей просто повезло, как обычно бывает с новичками, и поэтому она так хорошо сыграла! В следующий раз напряжение в плечах и шее будет сильнее, и она расстроится от того, что столько лет позволила себе не практиковаться!

Виктория с неохотой вернула свою любимую виолончель в угол спальни, где та простояла почти вечность, и потянулась. Подушечки пальцев, за столько лет снова ставшие чувствительными, болели. Но она знала, что сможет вернуться в форму. Инструмент ответил ей. Похоже, он снова стал ее неотъемлемой частью, словно когда-то потерянная, а потом чудом вернувшаяся на место конечность. Наверное, она никогда больше не сможет играть так, как раньше, но все-таки теперь виолончель была с ней.

Виктория быстро посмотрела на себя в зеркало и спустилась вниз, где Саломея за кухонным столом ела рисовые хлопья для завтрака.

– Пора идти, дорогая, – сказала она, – быстро чисти зубы и обувайся.

Ральф лежал еще в кровати, поэтому Виктория не стала запирать дверь. У него оставался один экзамен, а результаты объявят только в августе. Виктория очень боялась, что сын не поступит в университет. Трудно сказать, согласится ли он на пересдачу.

Она вспомнила о розовой помаде на щеке у сына и вздрогнула. Если ей все-таки удастся пристроить Ральфа в колледж к сентябрю, у него появится шанс найти свой путь в жизни. Но если он провалится, кто знает, к чему это приведет?