Книга Железные паруса - Михаил Белозёров

– Да, – ответил Он, поймав себя на движении к карману, где лежал цисфинит.

– Я вас только прошу, понять нас. Ваше право воспользоваться ею. Мы уважаем любой выбор.

Он не стал его разубеждать, но и не поверил в благородство. Слишком высоки были ставки, и слишком хорошо Он знал людей. Амвросий смутился окончательно и на этот раз опрокинул свой хитроумный сосуд с напитком.

– Я сейчас уеду. Если решитесь, скажете Филину. Он свяжется с нами, и мы пришлем корабль.

– Хорошо, – пообещал Он, – я подумаю. – И решил бежать.

И еще Он подумал, глядя на Амвросия, насчет глушителя мыслей, но лицо Амвросия осталось невозмутимым, как желтые скалы Атлеша.

– Я сейчас извините… – Он поднялся и быстро пошел в сторону «мышиного» грота.

Филин вовремя подхватил его. Из опрокинутого сосуда вытекла пенящаяся жидкость.

– Это всего лишь тепловой удар, – сказала Нимфа, и Он почувствовал, как даже в спешке она скользнула по нему взглядом.

Со стороны моря к ним уже мчался катер.

* * *

Первым делом Он решил забрать карабин. Жаль оставлять его здесь, подумал Он.

В ложбинах между деревьями паслись овцы. На расстоянии они казались белыми точками. Пастух застыл, как сухой ствол, пока не начал двигаться к реке, и тогда его фигура в дрожащем мареве стала подвижной частью пейзажа.

Со стороны форта доносилось мерное: «Тяни-и-и… тяни-и-и…» Здесь не нужно было вводить запрет на сплетни, здесь все всегда работали. В море болталось полтора десятка разнокалиберных барж.

Камни нагрелись и сквозь подошву жгли ноги. На меловые обрывы невозможно было смотреть, не щурясь, – слишком яркой солнце, слишком белые скалы, мираж, как сироп. Африканец плелся следом. Внутри хибара напоминала раскаленную духовку. За ними вбежали рыжая Таня и светловолосая Гера. Жара им была нипочем.

– Ты уходишь?..

Он молча рылся в вещах, не находя патронташа. Куртка и рубаха от пыли и жары казались картонными. Потом обернулся. Они молча плакали. Слезы оставляли на пыльных лицах светлые дорожки.

– Я вернусь… – буркнул Он.

В щели волнами вползал зной. Если я задержусь здесь еще на день, точно спекусь, подумал Он.

– Мы больше не будем пускать змея? – всхлипывая, спросила Гера.

Он промолчал. Стоило ему повозиться с ними один вечер, как они заполучили на него права. Детский эгоизм.

– Это тебе в дорогу. – Рыжая Таня, обиженно отвернувшись, сунула перевязанные травой корни опунции.

Африканец словно извиняясь за хозяина, тыкался в их мокрые ладони. Он, как и его хозяин, чувствовал себя предателем.

– Мы еще обещали, – выпалила Гера, – что ты не уйдешь.

– Кому? – спросил Он мимоходом, переобуваясь в спортивные тапочки. Прежняя обувь никуда не годилась.

Обе молчали.

– Ну? – спросил Он и усмехнулся. – Кому обещали-то?

– Много будешь знать, скоро состаришься, – кажется, буркнула рыжеволосая Таня.

Роковая женщина, думал Он о Нимфе. Стоит с ней связаться, и ты останешься здесь до конца дней своих. В лучшем случае будешь сажать виноградники и пасти скот, в худшем – станешь рабом Филина.

– Э-э-э… да у вас тайны… ну, ладно…

Он внимательно посмотрел на них. Это была женская солидарность шустрых девчонок: медноцветной Тани и светловолосой Геры.

– Ей обещали… – Гера махнула рукой в распахнутую дверь.

Рыжая Таня дернула ее за майку. Они явно импровизировали, не успев сговориться.

– Я зайду попрощаться, – пообещал Он.

– Она будет плакать, – сказала Гера. В ее голосе прозвучали упрямые нотки.

– Ну что я могу сделать. Я не могу остаться. Из меня сделают чучело.

– Не сделают, – хором возразили они. – Мы знаем!

Он чуть не спросил, что они знают, но удержался.

– Пожалуйста, оставайся с нами… – хором попросили они.

– Девочки, я не могу, – сказал Он, приседая перед ними, – они все равно не оставят меня в покое, прилетят завтра или через неделю.

– Мы тебя спрячем!

У них был свой план. Они все продумали.

– В тюленьей пещере! – сообщила Гера.

Она чем-то напоминала Нимфу. Такая же востроглазая. Он едва не спросил, чья она сестра, но вовремя прикусил язык.

Он так и ушел в майке и джинсах, держа карабин в руках. Корни опунции вместе с бутылкой теплой воды засунул в карман. Патронташ висел на бедрах. Кожа на плечах чуть не лопалась. Ноги по щиколотку утопали в дорожной пыли.

Африканец радостно описывал круги на четыре пятых, всегда возвращаясь после очередной пробежки. Кузнечики прыскали от него во все стороны.

Сразу за деревней начиналась горячая степь. Даже ковыль обжигал ноги, как песок на пляже. На вершинах холмов среди акаций крутились рыжие вихри, в низинах застыли смоковница и пушистый дуб. До ближайшей деревни дорога петляла среди холмов. Он надеялся раздобыть там машину.

Прикатили, зло думал Он. Испоганили космос. Запутались в генетике. Сотворили придурков. И вернулись, чтобы устроить вечный человеческий бедлам и здесь. Я в этом не участвую. Мне это не интересно.

Его окликнули. Нимфа бежала следом. Она была в том, своем единственном белом платье, которое ей шло и к которому Он так привык, что скучал, когда оно не мелькало рядом.

– Возьми меня с собой.

– Я бы взял, но разучился любить, – ответил шутливо Он.

Она покачала головой. И по ее глазам Он понял, что она не верит.

– Просто возьми. Я хочу жить в большом городе.

В ней было что-то трогательное и непосредственное, как в Гере или Тане.

– Большие города не для меня, – признался Он.

Он хотел сказать, что не те города, которые он любил, а те, которые лежат в руинах и которые Он помнил совсем другими.

– Ну тогда построим ферму у озера.

Но Он решил, что просто так не уступит.

– Откуда ты знаешь, что такое ферма?

– Там, где я жила, тоже были фермы, но не было озер. Там было много пыли и ветра, но ничего не росло. – Она махнула рукой на то, что называлось степью. – Мы строили поселки и называли их фермами.

Грустные воспоминания, которые будут мучить ее всю жизнь. Наверное, степь казалась ей лесом, и она хотела узнать мир за его пределами. Он подумал, что им так много надо друг другу сказать. А вдруг она похожа на прежних земных женщин? И понял, что его мучают глупые предубеждения: Он принял ее порыв за опытность.

Тень сомнений отразилась на ее лице. Все ее поступки сводились к одному: быть любимой. Но для этого надо было что-то делать, а не ждать, когда эти пустынные холмы и соленое море выпьют из тебя жизнь. Вот она и стояла перед ним, потому что там, за этими холмами, лежала надежда.