Книга Дорога на эшафот - Вячеслав Софронов

– Никаких условий. – Кураев сделал шаг назад, но, увидев, что Мирович развел руками и готов уйти, смягчился и как бы через силу произнес: – Хорошо, хорошо. Я готов вас выслушать, но ничего не обещаю.

– Тогда и я вправе буду поступать так, как сочту нужным, – развел руками Василий. – К тому же это не условия, а просьба… – И он рассказал то, о чем не так давно говорил с Елагиным по поводу возвращения дедовских земель.

Кураев внимательно выслушал его и пообещал дать ответ во время их следующей встречи, о чем он сам заблаговременно известит Мировича в ближайшие дни.

Глава 4. Непоборимый Мирович

1

Прошло около недели, когда к Василию на квартиру заявился писарь из штаба и сообщил, что его спрашивает некий поручик из столицы, не пожелавший представиться, а потому его, писаря, отправили узнать, проводить ли того к Мировичу на квартиру или закрыть в караульном помещении до установления цели его прибытия в Шлиссельбург. Василий, ломая голову, кто бы это мог быть, во избежание недоразумений быстрехонько собрался и отправился вместе с писарем к зданию штаба. Еще издали по порывистым движениям и подпрыгивающей походке он узнал Аполлона Ушакова, был очень удивлен, но при писаре выказывать своих чувств не стал, а дождался, пока тот не оставит их одних.

– Вот уж кого не ожидал, так это тебя встретить, – укоризненно качая головой, первым заговорил Василий. – Неужели нельзя было без этих твоих штучек? Почему не сообщил, кто такой? Могли и под арест взять. Да ладно, обошлось вроде. Лучше скажи, чему обязан?

– А, пустое, – отмахнулся тот. – А ты кого ожидал? – вопросом на вопрос ответил Ушаков и полез обниматься. Василий понял, что тот по дороге изрядно выпил, но держался твердо и виду не показывал, хотя речь его была не особо складной и отчетливой. – Извини, позволил себе принять рюмку-другую в дороге, боялся, что тряска из меня всю душу вынет. А кого ты ждал? Поди, Гаврилу Андреевича? Ну, он по должности и по чину повыше моего стоит, потому меня и спровадил к тебе узнать, что у тебя и как обстоит.

– Так… – Василий уклонился от его объятий и внимательно посмотрел в глаза своему старому знакомому, которого другом назвать никак не мог. – Значит, и ты, Брут? Не ожидал, истинный крест, не ожидал тебя на этой узкой дорожке встретить. Что заставило? Можешь сказать?

– Отчего же не могу, отвечу… Только давай пойдем к тебе на квартиру, чтоб лишний раз никому глаза не мозолить. О наших делах, сам понимаешь, не каждому знать следует.

– Боишься?

– Нисколечко, но так будет лучше. И, если позволишь, заночую у тебя, а то обратно ехать уже поздно, да и поговорим о делах наших скорбных…

– Ночуй, коль так нужно, но особой роскоши не обещаю, а завтра с раннего утра мне на караул заступать, разбужу еще до света. Встанешь?

– А коль не встану, то в чем беда? Сам соберусь и уеду. А с собой в караул взять не можешь?

– С ума сошел? И меня со службы попрут, и тебя заграбастают, допрос снимут. Нет, забудь об этом накрепко.

– Жалко, а то Гаврила Андреевич весьма интересовался, как здесь все устроено, вот я и решил…

– Дурак был, дураком и помрешь, – не выдержал Василий, но, к его удивлению, Ушаков выслушал этот упрек, а точнее, оскорбление, спокойно и в драку не полез. Он шагал рядом и с интересом поглядывал по сторонам, и создавалось впечатление, что не особо вслушивался в слова Василия. – Нет, ты все же скажи мне, как попал в эту компанию, – не отставал Мирович, желая знать, насколько тот осведомлен о делах, замышляемых Кураевым.

– Не так все и сложно, – отозвался Аполлон, когда они уже почти дошли до домика, где жил Василий. – Я более удивлен, как ты там оказался.

– То долгий разговор. Думаю, раньше твоего, но пока ни в чем таком участия не принимал. А тебя что заставило?

– Mortem effugere nemo potest[13], – ответил тот, – не избежать нам тайных агентов, что кругом нас развелись в огромном количестве. Меня подловили на подаче неправильных сведений об армейских поставках – цифры попутал…

– Воровал? – открыто спросил Мирович, хотя ответ знал и без этого. Не раз, вспоминая годы, проведенные в Шляхетском корпусе, он приходил к мысли, что Ушаков уже тогда позволял себе некоторые излишества, чего он, например, не мог себе позволить. Может быть, он выигрывал эти деньги в карты, хотя вполне могло быть что-то другое. Тогда, по молодости лет, он особо не придавал тому значения, но потом, познакомившись с жизнью поближе, начал многое оценивать иначе.

– Не то, что ты подумал. Просто делал непростительные ошибки…

– От чего выигрывали откупщики, поставлявшие в армию амуницию и пропитание. И из благодарности за твои ошибки делились, чем могли, – перебил его вновь Василий и открыто высказал свое мнение о тех «ошибках». Видимо, он попал в цель, потому как Ушаков густо покраснел и отвернул голову в сторону. – Ну а дальше что? Как Кураев тебя сыскал? По тем самым ошибкам?

– Да где-то так. Узнал от кого-то, что мне грозит суд, и заступился. Ясно, я ему за то благодарен на всю жизнь и пообещал помогать, в чем только смогу.

– А если он попросит кого-то убить? Или отраву в вино подсыпать? Тоже сделаешь?

– О чем ты, право…

– А служишь где?

– Как и ты, в полку. Только у тебя полк Смоленским прозывается, а мой Великолукский пехотный.

– Он что же, в Петербурге расквартирован? Не верится что-то. Или ты не из столицы сейчас?

– Из нее, откуда же еще мне прибыть. Полк под Новгородом стоит, а меня в столице оставили при Военной коллегии…

– Как вижу, без помощи нашего общего знакомца и здесь не обошлось. – Василий не преминул в очередной раз уколоть Аполлона.

– Думаю, и твое назначение в крепость, где офицеры имеют неплохое содержание и покойную жизнь, не обошлось, как ты говоришь, без вмешательства нашего общего знакомого. Скажешь, нет?

– Ничего я тебе говорить не буду, тем более, что мы пришли, – с этими словами Василий распахнул калитку и ввел гостя в дом. – Располагайся, а я пока что Сашку кликнул, чтоб собрал на стол. Выпивки не предложу. Завтра, говорил уже, в караул заступать.

– Я и не прошу. Мне тоже вполне хватит, – не стал перечить Ушаков. – А у тебя все тот же денщик, что нас вез в Кенигсберг? Смышленый парнишка. Вот у меня дядька дремучий служит, больше спит, чем служит…

Но Мирович не стал слушать его разглагольствований, а пошел во флигель, где предупредил Сашку, чтобы он подавал на стол один. Ульяна тут же насторожилась, услышав о появлении в доме постороннего человека. Она и без того старалась лишний раз не выходить на улицу, чему Мирович не особо противился.

С Ушаковым они просидели около часа. Василий все пытался узнать, в чем именно состоит интерес Кураева и людей, за ним стоящих, к таинственному арестанту, томящемуся в крепости под именем Григорий. Сам-то он, еще после первого разговора с Дионисом Суровцевым, догадался, кого приказано звать таким именем. Опять же, все другие ссыльные были ему хорошо известны за год службы. Даже за какие грехи и провинности они определены в Шлиссельбург. Из них лишь один арестант носил одно только имя, и непонятно, за что он оказался в заключении. Ясно, то был таинственный принц Иоанн Антонович, которого неотлучно охраняли два офицера. Но зачем Кураев хочет что-то вызнать о нем? Выкрасть? Отравить? Или что другое? Но какие бы вопросы он не задавал Ушакову, ответить на них тот не мог. Или… просто не хотел.