Книга Прайм-тайм - Лиза Марклунд

Кассета переключилась на обратную перемотку. Анна закончила маркировать этикетку, быстро поменяла ленту.

Когда у нее Миранда, о сидении здесь ночами напролет не могло быть и речи.

Она включила на воспроизведение следующую кассету, мастер-ленту программы номер два в серии, одной из худших. Мишель держала марку, но гости никуда не годились. Констатировав, о каком продукте идет речь, Анна запустила быстрый режим. Смотрела, как фигурки семенили по экрану, слушала шум голосов, скорее напоминавший повизгивание, в котором ей с трудом удавалось различить слова.

Ныть не имело смысла, это она знала наверняка. Позиция ее в иерархии была столь низкой, что, по общему мнению, требовались всего лишь минуты или, в крайнем случае, часы, чтобы найти ей полноценную замену. Только заикнись она о невозможности выполнить задание, и с надеждой получить место в следующем проекте пришлось бы сразу расстаться.

Совсем иначе обстояло дело с Мишель. Она могла выдвигать сколь угодно странные требования, и все их принимали, сгибали спины и заискивающе ей улыбались.

Мишель могла не согласиться с зеленым цветом декорации, якобы угнетающе действующим на нее, мешающим ей нормально дышать. Ей хотелось чего-то более легкого, пожалуй, голубого или желтого.

И декорацию меняли, а Мишель наживала себе еще одного смертельного врага в лице сценографа.

– Тук-тук.

Анна удивленно подняла глаза. В дверном проеме стоял Гуннар Антонссон, возвышаясь над мешками.

– Привет, – сказала Анна. – Входи, если сможешь…

Его седая макушка появилась за мониторами, лицо было красным от напряжения, когда он шагнул в монтажную комнату.

– Ага, – сказал он, – значит, на тебя все это повесили.

– Да, – буркнула Анна и пожала плечами. – Как думаешь, я когда-нибудь закончу?

– Когда-нибудь все кончается, – констатировал Гуннар Антонссон и сел на архивный ящик. – Главное – делать все как следует.

Анна подняла на него красные от долгого смотрения на экран глаза и устало улыбнулась. В части скрупулезности в работе она не уступала Гуннару, который никогда не халтурил.

– Знаешь, – сказал он, – я тут вот о чем подумал…

Что-то в его тоне насторожило Анну. Она внимательно посмотрела на него, на тени под глазами, небритые щеки.

– Когда вы разбудили меня… – продолжал он, и Анна сразу поняла, что он имел в виду тот случай, который им предстояло помнить до конца жизни. – Кто постучал в мою дверь?

Адреналин ворвался в кровь, заставил ее тело напрячься, приготовиться к бегству или защите.

– Это сделала я, а что?

Паника, охватившая ее, наверняка отразилась в голосе, но Гуннар не заметил этого, занятый своими сомнениями.

– Ты не помнишь, моя дверь была заперта?

Кассета в аппарате дошла до конца и начала перематываться в обратную сторону с характерным звуком, сменившим бормотание в манере Дональда Дака.

Анна Снапхане почувствовала, как ее пульс резко подскочил.

– Ах, понятия не имею, – сказала она. – А почему ты спрашиваешь?

Гуннар Антонссон заерзал на месте, нервно провел руками по волосам.

– Я чувствую себя виноватым, – признался он. – Я не сомневаюсь, что запер автобус вечером, поскольку поступаю так всегда, и сделал это в среду тоже, но не знаю, запер ли я дверь к себе в комнату. Обычно предпочитаю не делать этого из-за опасности пожара и оставляю путь к эвакуации открытым…

Его слова успокоили Анну, она его не интересовала, он пытался разобраться с собственной ролью в трагической истории.

– Послушай, Гуннар, – сказала она, наклонилась вперед и положила руку ему на колено, – ты не должен думать…

– Почему нет? – перебил он ее. – Кто-то пробрался ночью в мою комнату и украл ключи от автобуса. Если я оставил дверь незапертой, то это все моя вина.

– Ничего такого не могло быть, – возразила Анна. – Ты же сам открыл аппаратную. Только ты имеешь ключи, и они лежали у тебя в кармане брюк, точно как всегда.

Гуннар быстро покачал головой, в глазах блеснули слезы.

– Нет, – прошептал он. – Они оказались не на обычном месте. Лежали справа.

Анна уставилась на него, у нее защемило сердце при виде его страданий.

– Что? – спросила она.

– В правом кармане, а я всегда кладу их в левый. Кто-то взял ключи, потом вернул и думал, что это останется незамеченным. Поэтому я и спрашиваю: не помнишь ли ты, была ли моя комната заперта?

Анна зажмурилась, в памяти всплыли пьяные лица, как она постучала в дверь Гуннара. Они пришли к мысли, что Мишель, скорее всего, спряталась в автобусе. Это было единственное место, которое они еще не проверили. Она вспомнила свою злобу, желание отомстить. «Сейчас Мишель придется ответить за все!» Она барабанила со всей силы, орала: «Гуннар, открой мне!», стараясь перекричать его громкий храп, потом нажала на ручку, та пошла вниз, и дверь открылась. Ее встретил спертый воздух, запах пота и затхлости, она увидела бесформенное мужское тело под тонким одеялом.

– Да, – подтвердила Анна тихо, – комната была не заперта.

Гуннар вздохнул тяжело, но с явным облегчением.

– Теперь я все знаю, – сказал он, поднялся, погладил ее по плечу. – Ты хорошая девочка, Анна.

И исчез тем же путем, каким пришел.

Улица была прямой и длинной. По обеим сторонам возвышались трехэтажные дома, построенные в сороковые и пятидесятые годы прошлого столетия в основном из желтого кирпича, с балконами, огражденными металлическими прутьями.

Борясь с сырым и пропахшим машинным маслом ветром, Анника миновала предприятие по ремонту и обслуживанию маломерных судов, магазин, торгующий спутниковыми антеннами, солярий с опущенными жалюзи, помещение общества моделистов, клуб карате.

Двор здания, где базировались нацисты, выглядел как все другие: один большой контейнер, стойка для выбивания ковров и столб с предпусковым подогревателем двигателя. Сильно подрезанные березы, залатанный во многих местах асфальт. Лестница спускалась к серой металлической подвальной двери. Анника осторожно шагнула на неровный бетон, постучала по ней, не жалея сил. Никакого ответа. Тогда она нажала на ручку, потянула дверь на себя, и та открылась. Музыка грохотала где-то в темноте, записанный в неважном качестве тяжелый рок, хриплый молодой голос орал о необходимости бороться с системой, разрушить ее быстро, сжечь до основания, о том, что политики не работают для народа, стараются только для собственного блага.

Анника шагнула в темноту, пошла ощупью по пыльному коридору, запах плесени сопровождал ее на всем пути. Впереди слева она увидела приоткрытую дверь, из-за которой наружу вырывался свет и грохот музыки. Металлическая и покрашенная черной краской, дверь эта оказалась холодной как лед, когда Анника прикоснулась к ней пальцами, и так сильно заскрипела при попытке открыть ее, что звук прорвался даже сквозь грохот рока. Находившаяся в комнате женщина от неожиданности замерла, не закончив движения. Анника переступила порог и поймала на себе ее черный, как космос, взгляд.