Книга Фуэте на Бурсацком спуске - Ирина Потанина

— Судьба?! — возмутилась Света. — Нашли, чем оправдываться! Это вы сами подличаете, а вовсе не судьба вас заставляет. Коля вам верит, а вы!

— Цыц! — Илья стукнул кулаком по стене и устрашающе схватился за пистолет.

— Тише-тише, — зашептала Ирина, снова призывая Свету не противоречить…

Но инспектор вдруг успокоился сам. Кажется, ему было важно оправдаться.

— Все началось ведь совершенно безобидно. Я изучал архивы, предчувствуя, что там найду полезные зацепки. Всем лень, а я прекрасно понимаю, какая сила может быть в бумагах. Я ведь очень старательный, вы знали? И я нашел прекрасное письмо. В руках дилетанта оно ничто, в руках профессионала — мощное оружие вербовки. Записка от Каринской — та, на которую было решено подцепить костюмершу, — у меня уже давно пылилась в закромах. А вот письмо — то, что от предателя родины для Асафа Мессерера, — судьба подкинула в архиве. Вернее, я решил сделать вид, что оно для Мессерера. Вообще же оно было адресовано какой-то бабе. Какой-то Елене Маврикиевне, знаете такую?

— Одаровской? — невольно оживилась Ирина. — Елена Прекрасная работала в харьковской труппе совсем недолго, но не было ни среди зрителей, ни среди коллег человека, который не был бы ею очарован.

— О! Вы такую знаете! А я вот, как ни искал, никаких концов не нашел. Пусть ваша Маврикиевна скажет спасибо тому агенту, что перехватил письмо Мордкина к ней, но не написал о нем рапорт. Чем думал этот ваш танцор? Он что, не понимал, что вся почта оттуда просматривается и регулируется? Знаете, Ирина Санна, сколько ваша матушка слала запросы, чтобы получить четкое извещение о вашей смерти, и письма на ваше имя и ваш адрес? Все инстанции у нас завалила! И ни одно письмо мы вам не показали!

Ирина вздрогнула:

— Что? Повторите!

— Да что тут повторять? Строчила и строчит, как одержимая. Кто-то вбил ей в голову, что вы мертвы, и она требует о том документальное свидетельство. Вернее, сначала требовала. А потом стала наводить справки, мертвы ли вы. Засомневалась, стала слать письма… Да вы не расстраивайтесь. Вас таких очень много. Тех, кто от родителей отказался, мы не трогаем по поводу подобных писем. Своих, так сказать, не выдаем.

— Но я… Я не отказывалась!

— Вот как? Хм… Странный человек был мой предшественник, курирующий театр. Ни Маврикиевну не тронул, ни вам даже намека на сотрудничество не предложил… Неудивительно, что его убрали и отправили в еще большую дыру, да?

Ирина его уже не слушала. Она тяжело дышала, схватившись за виски и пытаясь переварить очередные новости. Светлана осторожно погладила ее по предплечью и из того, что балерина не шарахнулась, сделала вывод, что той совсем плохо.

Инспектор между тем принялся ходить туда-сюда по коридору, выразительно жестикулируя и словно читая сценический монолог.

— А мне ведь надо было изначально очень мало! Всего лишь, чтобы негодяй Мессерер сплясал под мою дудку. Хоть разочек! Когда-то я уже просил его об этом… Просил! Словами! Будто человека. Он отказал, и что мне оставалось? А тут такая милая удача — письмо-письмишко, милое письмище. Тогда я еще не знал, что Морской — дезинформатор, и что в его статье обман. Я был уверен, что Асаф, как верный ученик Мордкина, поддастся соблазну и будет мой. Я все спланировал безвредно и красиво, но ваша дура-костюмерша подвела… — Тут Горленко с гордостью стукнул себя в грудь. — Мой план был безупречный и чудесный! Как вы, Ирина, говорили — талантливым отказывать нельзя, а? Я знаю, что на самом деле вы и меня имели в виду, когда это говорили. Вы не смотрите, Ирина Александровна, я не настолько гад, каким кажусь. Я много думал про вашу участь. Такая красота, и вдруг конец… Но вы поймите, даже если б я женился на вас и взял бы вас с собою, порвал бы с нынешней своей невестой, ей полезно, то все равно происхождение не скроешь, и нас на каждом повороте ждали бы унизительные обстоятельства, связанные с вашим прошлым… Я не могу так рисковать, простите.

— Что? Это как вообще вам в голову такое пришло? Я с вами? Ни за что!

— А за спасение жизни? И не только вашей, а, например, еще и за Морского? — лукаво улыбнулся инспектор. — Короче, я нашел бы способ убедить вас. Но — нет. Мне очень бы хотелось, но я себе ответил твердо: нет! Но знайте, я про то, как вас спасти, серьезно думал. Даже был готов свою невесту бросить ради вас.

— Гадость! Гадость! Гадость! — Ирина задрожала и разрыдалась так, что Света, не на шутку испугавшись, забыв обо всех обидах и приличиях, кинулась успокаивать, прижала к себе балерину.

— Завидую я вам, гражданка Инина! — Горленко выразительно сглотнул.

— Постойте… — Скрупулезная Света решила выяснить все до конца: — То есть все слова о прошлом Анчоуса и о его связи с подсудимыми СОУ — вранье?

— Про прошлое — все правда. Раскрыть его Анчоус страшился больше всего на свете. Я, разумеется, о его прошлом знал давно и, когда нужно было, грозился предать информацию огласке. Про СОУ — я слегка преувеличил. Процентов эдак на девяносто девять. Я слышал об анонимных письмах, в которых некто добивался освобождения Людмилы Старицкой-Черниховской и осуждения ее дочери и мужа. Ну и решил, что этим анонимом будет Анчоус. Мы с ним, пока вы по редакциям ходили и газетные вырезки выискивали, потолковали и решили, что, если вдруг мой Колька не придумывает и действительно назовет имя убийцы, да еще и приведет доказательства, то Анчоус сознается, сказав, мол, он убил Нино́, пытаясь сорвать процесс СОУ. Попросит время написать письмо про любовь, чем, безусловно, всех разжалобит и смягчит приговор. Я за это, как могу, улучшу его пребывание в тюрьме и не стану никому раскрывать, кем наш вахтеришка был в гражданскую. Что лучше — отсидеть за костюмершу или быть публично осужденным и расстрелянным за работу палачом при контрреволюционном режиме, а? — Он мерзко засмеялся, радуясь собственному плану, но быстро взял себя в руки. — Давайте по порядку! Бедняга мой Мишель! Узнав, что костюмерша не хочет подчиняться, а собирается жаловаться, он буквально потерял голову. Что только не предпринимал! Уговаривал, запугивал, пытался подкупить. Она уперлась. Анчоус обещал мне все уладить. Это он мне звонил, когда Морской подслушал. Я твердо сказал, что он должен вынудить костюмершу замолчать сегодня же. Я не имел в виду убийство, между прочим. Я думал, он ее переубедит… — Вспомнив об этом, инспектор нахмурился и немного сник. — Мишель ваш — черт чокнутый, конечно… Убил, не замел следы, почти признался… Вы еще Якова с намеками на возможность разговорить этого психа зачем-то привели. Намеки эти стали последней каплей. Я не имею права рисковать! Пришлось выводить Анчоуса из игры. Кабинет Рыбака к возможной инсценировке самоубийства Анчоуса я готовил, думая, что это просто перестраховка, план Z, который никогда не пригодится. Но пригодился. Глупо вышло… В последний момент все чуть не сорвалось. На мой зов в кабинет должны были влететь эти молодые бестолочи или Морской. Но вместо молодых влетел матерый волк. Я так боялся, что он что-то заподозрит… Но все сложилось гладко. Хоть и печально. Поверьте, я не стал бы казнить этого нелепого старика, когда б не крайний случай. И с вами тоже так. Безвыходность причина. Вы не оставите меня в покое, я же знаю… Не бойтесь, вы умрете без мучений. Вы ж не какая-то там контра, вы — свои. Я знаю яд, который первым делом вас усыпит, потом создаст удушье… Не бойтесь, он был в деле уже дважды и доказал свою трудоспособность. Сначала на одном подследственном, которому и так светил расстрел, потом и на Анчоусе. Спокойно выпьете….