Книга Ночные легенды - Джон Коннолли

– Этот мир, мистер Паркер, стар и жесток. Джон Грэйди человеком был гнусным, и дом его тоже исполнен гнусности. Подобные места содержат в себе осадок, который оскверняет окружающих. Если вы мне поможете, то часть этой скверны удастся снять.

– Чего ты хочешь?

– Зеркало из дома Грэйди. В нем много зеркал. От одного не убудет.

– Почему б тебе не взять его самому?

– Вход в дом закрыт.

– Не настолько, чтобы в него совсем уж нельзя было проникнуть. Особенно если чего-то очень уж хочется.

– Я не вор, – сказал Коллектор.

Более того. Впервые за все время его взгляд передо мной дрогнул. Нет, страха перед домом он не держал. Скорее настороженность. По какой-то причине войти в дом самостоятельно он не мог.

– Думаю, тебе надо поговорить с юристами или с банком, – сказал я. – С кем-нибудь, с кем угодно, только не со мной. Ни сейчас, ни когда-либо. Тебе я помочь не могу.

С этими словами я открыл дверцу машины. Он оставался одиноко стоять посреди парковки, не сводя с меня глаз.

Я захлопнул дверцу и вставил ключ в зажигание. Когда я поднял глаза, Коллектора там уже не было. Во всяком случае, так мне показалось, пока в боковое окно не послышался тихий стук. За стеклом был он; так близко, что отчетливо виднелись морщины и жилки сосудов под бледной кожей. Она была такой тонкой, что казалось, лишь тончайшая пленка удерживает красноватое биение внутри.

– А ведь я приду, – сообщил он. – Приду за долгом. Помните это.

Я дал по газам, и машина рванула с места так, что Коллектора откинуло на соседнюю тумбовидную «Тойоту». В заднем зеркале машины он смотрелся раной, гноящейся в теле ночи. Скоро я повернул за угол, и он скрылся из виду.

***

По дороге домой, в Скарборо, луна на небе скрылась. Ее скудный свет скрыли нагромождения туч. Скоро на болотах начнутся паводки, а с ними и новый раунд кому кормежки, кому погибели. Интересно, как этот цикл скажется на мне и является ли вода, из которой я в изрядной своей части состою, своего рода целью коловращений мертвого камня на околоземной орбите. Быть может, это как-то воздействует на мое поведение, делая его странным и в каком-то смысле непредсказуемым. Затем мне подумалось о Рэйчел и что она скажет, если я поделюсь этими мыслями с ней, – наверное, она скажет, что поведение у меня и без того странное и непредсказуемое, так что разницы в привязке к лунному циклу никто и не заметит.

Скоро должен был появиться наш первый ребенок, и всякий раз, когда у меня звонил сотовый, я невольно ждал, что голос Рэйчел в трубке сообщит мне о том, что роды начались. Баловать Рэйчел я давно перестал, и не только из-за того, что она яростно отстаивала свою самостоятельность, но еще и усматривала в моих действиях попытку перестраховки, не дай бог, лишиться еще одного ребенка. Всего несколько лет назад я потерял свою дочь и жену. Теперь я не знал, смогу ли вообще пережить подобную утрату повторно. И иногда это выливалось в чрезмерную опеку родных и близких мне людей.

У подъездной дороги к дому я остановил машину. Мне подумалось о Мэтисоне и его жене – как они там сейчас поживают? Остается ли с потерей ребенка отец отцом, а мать матерью? Потерявшая мужа жена становится вдовой, а потерявший жену муж вдовцом, но нет наименования тому, что происходит, когда из жизни выкорчевывается единственный ребенок. А впрочем, не важно: у себя в уме я по-прежнему остаюсь отцом, а она по-прежнему моим ребенком, и вне зависимости от мира, в котором она теперь обретается, так будет всегда. Я не мог ее забыть и знал, что она не забыла меня.

Ведь она по-прежнему ко мне являлась. В растворившемся времени, бледными предрассветными часами, в те моменты между сном и явью, когда мир вокруг меня еще лишь формируется заново, она пребывает там. Иногда с нею и ее мать, окутанная тенями, молчаливым напоминанием о моем долге перед ними и им подобными. Одно время я возмечтал, что я теперь свободен и больше не испытываю этих видений. Теперь я знаю, что мне такая участь не уготована и что мир во мне наступит лишь тогда, когда я закрою глаза и окажусь наконец вместе с ними в темноте.

***

Рэйчел лежала на диване с книгой, одну руку держа на животе; длинные рыжие волосы спадали наискось по плечу. Я поцеловал ее в лоб, затем в губы. Она поместила мою ладонь рядом со своей, чтобы я мог чувствовать ребенка.

– Как ты думаешь, он скоро выйдет? – спросил я. – А то введем пеню за просрочку.

– Привыкай, – сказала Рэйчел. – Этим же вопросом ты будешь его доставать, когда он начнет ходить в колледж. Тебе-то что: это ведь я таскаю в себе пассажира по всем маршрутам. Пора бы и тебе подставиться под это бремя, хоть частично.

Я пошел на кухню и достал из холодильника баночку содовой.

– Ого. А мороженое, которое я волоку в дом? Оно ведь не своим ходом сюда приплывает.

– Уже слышали.

С кухонного порога я помахал ей пачкой апельсинового щербета.

– Ням-ням хочешь? Одну ложечку, за маму, за папу.

Она пульнула в меня подушкой.

– Ума не приложу: и как я допустила, чтобы ты тогда в меня брызнул. Наверное, минута слабости. Кстати, не дольше.

– Но-но, – вскинулся я. – Ты не учла время на петтинг.

Я сел рядом с Рэйчел, а она приткнулась ко мне как могла. На пару мы с ней распили газировку, несмотря на ее колкости о том, что у меня, дескать, пресс что-то не такой, как был.

– Как твои дела? – поинтересовалась она.

Я рассказал, как у меня прошел день: о копах, о доме Грэйди, о моем разговоре с Магуайером. Факты в сумме мало что давали. Рэйчел какое-то время просматривала присланные Мэтисоном файлы. Роды были близки, так что от своей учебной и профессиональной работы она на время отказалась, а дело Грэйди давало ей возможность подразмять бездействующие мышцы психолога.

– Зеркала, – сказала она. – Разговоры с невидимым собеседником. Демонстрация жертв, но без какого-либо диалога. Нет и насилия над детьми – ни сексуального, ни физического, – кроме самого отъема жизни. Но и здесь он проявлял разборчивость, стараясь сводить боль до минимума: один удар по голове, от которого теряется сознание, а затем удушение.

– Или взять дом, – сказал я. – Планов у него была уйма, но ничего из намеченного, как я понял, он не осуществил. Единственно поклеил обои, а на стены понавесил тьму зеркал.

– Что же он, по-твоему, в них видел? – спросила Рэйчел.

– Себя. Что еще можно видеть в зеркале?

Она пожала плечами:

– Ты-то сам, когда смотришь в зеркало, видишь себя?

Я ощутил то, что у меня нередко бывает с Рэйчел; что она каким-то образом опережает меня на три прыжка, пока я стою разглядываю тень от проплывающего облака.

– Я… – я примолк, взвешивая вопрос должным образом. – А знаешь, – сказал я наконец, – я вижу версию себя.