Книга Лучшие истории любви XX века - Елена Прокофьева

Немного поправившись, Оля начала уходить на долгие прогулки: хоть несколько часов в день отдыхать от общества Натальи Александровны! Правда, прогулки давались ей тяжело: она быстро уставала. Вновь посещать Художественную студию или Училище ваяния и зодчества она не могла: беременность сделалась слишком заметной, а в те времена появление в общественных местах женщин «в интересном положении» еще считалось неприличным. Да и вредным для матери и будущего ребенка. Так что Оля бродила по улицам, сидела на лавочках, заходила в кофейни. Стояла весна, как-то раз Оля промочила ноги, продрогла на ветру – и простудила свои уже больные почки. Снова слегла… Но едва окрепнув, опять отправилась на прогулку – подальше от дома.

О том, что муж ей неверен, Ольга Чехова впервые узнала, когда была на седьмом месяце беременности. После всю свою жизнь с горечью вспоминала она, как вернулась домой с очередной дальней прогулки усталая и обнаружила в своей комнате свекровь и няню. Они сидели и штопали в каком-то загадочном молчании. В ответ на просьбу Оли перейти в свою – в их – комнату обменялись насмешливыми улыбками, смотрели на нее – измученную, опухшую – с нескрываемым злорадством. Не понимая причин этой внезапной оккупации ее комнаты, Оля решила: коли уж так этим двум женщинам захотелось посидеть здесь – пусть сидят, а сама она может отдохнуть и в их комнате. Но двери их комнаты – двери материнской спальни! – были заперты, и Оля услышала приглушенный женский смех… Через несколько минут двери отворились и появился Миша. С одной из знакомых девушек-студиек. При виде Оли девушка покраснела и принялась сконфуженно хихикать. А Миша жену попросту «не заметил». Он пошел провожать свою гостью, мимоходом кивнув матери со словами: «Теперь можете возвращаться». Покидая комнату Ольги, свекровь взглянула на потрясенную невестку с ненавистью и торжествующе улыбнулась. Ей всегда хотелось, чтобы Оля знала, что для Миши она не единственная женщина, что супружество ничего не изменило, что единственной для Миши всегда останется только его мамочка, а женщины будут приходить и уходить, меняться… Наталью Александровну раздражала наивность и слепота невестки, но теперь наконец-то Ольга обо всем узнала! А Оля внезапно, в один миг, словно вспышка озарила все дни ее супружества, до самого первого! – вдруг поняла все то, что прежде просто не замечала в своей наивности. Все те намеки и шутки, проскальзывавшие в беседах студийцев. И то, почему так загадочно переглядывались и усмехались при виде ее студийные «барышни». Она была потрясена, оскорблена, унижена настолько, что даже боли от этого удара почувствовать не смогла. Душа ее словно онемела. Зато усталое тело взывало о покое. И Оля легла спать, не дожидаясь возвращения Миши.

Из письма Михаила Чехова к O.Л. Книппер-Чеховой (от 18.06.1916 года): «Ольга Леонардовна, здравствуйте! Приятно было получить от Вас письмо. К удивлению своему, замечаю, что с интересом жду появления моего дети. А вдруг из меня выйдет превосходный отец?» Подпись почтительная: «Ваш М. Чехов». Кажется, «сифилитик» благополучно забыт… И внешняя благопристойность вроде бы соблюдается. По крайней мере в письмах.

Лето Оля вместе с Мишей и Натальей Александровной проводила на даче.

Не на своей роскошной даче и не на даче Ольги Леонардовны, а в крохотном примитивном домике, который снимался у владельца на лето – да и приспособлен был только для жизни в теплый период. У владельца было несколько таких домиков – целый поселок, сродни современным дачным кооперативам. И разумеется, уже к середине лета вся отдыхавшая на дачах молодежь перезнакомилась, передружилась и образовала «дачное общество». Все вместе гуляли, катались на лодках, ходили в лес, играли в теннис на корте, выстроенном в центре поселка.

Миша Чехов был душой компании. Его обожали, а его беременную жену терпели «из жалости». Считали, что в ее положении ей следовало бы не гулять, а сидеть в плетеном кресле под сенью чахлого садика, рядом со свекровью, шить чепчики и распашонки, вязать пинетки и что там еще полагается делать беременным? – но уж точно не следует ходить повсюду за мужем, отравляя компании все веселье! Тем более что она так медленно передвигалась со своим огромным животом, на распухших ногах… И выглядела такой скучной…

Да, в этой «дачной компании» Олечку считали на редкость скучной особой. А еще – некрасивой. Она действительно не лучшим образом выглядела в то лето… И юные, не обремененные скорым материнством девушки выглядели на ее фоне просто обворожительно! Особенно – одна из них. Ксенечка Зиммер. Кстати, тоже из русских немцев, как и Оля Книппер. Невысокая, очень подвижная, с мускулистой фигурой спортсменки, не то чтобы некрасивая – обыкновенная, ничем не выделявшаяся среди других, кроме юности и живости… Она и сравниться не могла бы с красавицей Олей! Еще год назад, но не теперь… Теперь – рядом с беременной, больной, усталой Олей – веселенькая вертушка Ксенечка, видимо, выигрывала. Особенно – в глазах Михаила Чехова. Возможно, она казалась ему столь привлекательной потому уже, что не была его женой, не ожидала рождения его ребенка, не была холодна к нему, но напротив – всегда весела, готова к флирту и даже к чему-то большему… Во всяком случае, Ксенечка Зиммер внешне вела себя достаточно развязно, так что любой мужчина мог надеяться на ее благосклонность. А особенно – избалованный женским вниманием Михаил Чехов, в которого Ксенечка Зиммер была влюблена.

Сначала они просто гуляли и часами играли в теннис: Миша играл хорошо, Ксенечка – посредственно, но с радостью «училась» у него. Потом они вдруг полюбили уединение… Несколько раз вдвоем «заблудились» в лесу… Присутствие Оли, всюду сопровождавшей мужа, им мешало. Ксенечка считала ее навязчивой, ревнивой и косной. А Оля попросту не хотела оставаться рядом со свекровью. И из двух зол – из двух неприятных ей компаний – выбирала зло меньшее: общество веселой молодежи, где Миша и Ксенечка открыто флиртовали друг с другом. Она пыталась делать вид, что ей безразлично поведение мужа… Но не всегда это удавалось.

В конце августа за три недели до предполагаемого срока родов Ольга наблюдала за тем, как Миша и Ксенечка играют в теннис.

Обворожительные улыбки, многозначительный взгляды и пожатия рук – в ход пущены все милые уловки, знакомые влюбленным…

«Возможно, мне удастся исправить ваш удар слева…»

Миша берет Ксенечку за запястье, показывает ей какое-то движение… Ксенечка приникает к нему всем телом… И губы его украдкой касаются ее щеки… Но летнее солнце играет на их лицах, и этот поцелуй не удается скрыть, и Ксенечка конфузливо усмехается, косясь на Олю.

А Оля чувствует, как в этот самый миг поворачивается внутри ее ребенок… Ребенок Миши, который скоро должен появиться на свет! Их ребенок!

Она – беременная – стоит и смотрит, как ее муж флиртует с другой. А ей ведь только девятнадцать лет! Возможно даже, она моложе этой девушки!

И вот тогда она не выдерживает. Она принимается плакать. Она кричит Мише какие-то обвиняющие – и справедливые – слова…

Она хочет, чтобы он ушел отсюда. Немедленно. Ушел с ней. Она его жена! Ей кажется, что слезы сейчас закипят в ее глазах от жара сжигающей ее ярости…

Миша смотрит на нее с недоумением, потом – с нескрываемым раздражением. Ему безразличны ее слова, ее страдание. Ему все сейчас безразлично, кроме Ксенечки – веселой, живой, жаркой, подвижной… Такой доступной и близкой.