Книга Гудериан - Кеннет Максей

Неугодным оказывался всякий, кто хоть как-то намекал, что война проиграна. В их число, помимо Гудериана, попал Шпеер, когда-то бывший любимец Гитлера. Он написал об этом без обиняков в докладе, адресованном фюреру. Закон и порядок рассыпались в прах. Тем не менее, Йодль неожиданно для Гудериана встал на его сторону, когда тот выступал против намерения Гитлера отказаться от соблюдения положений Женевской конвенции о ведении войны. Несмотря на то, что Гитлер связывал поражение в войне с гибелью германской нации, считая ее закономерной и неизбежной, и не скрывал этого, Гудериан и подавляющее большинство сотрудников генерального штаба, как и почти весь народ, покорно дали подвести себя к краю пропасти, куда и столкнул их фюрер. В своей покорности они были слепы и глухи. Так, например, министерство пропаганды сумело убедить Гудериана выступить 6 марта в радиопередаче, в которой он отверг обвинения русских, утверждающих, что немцы совершали преступления против человечества, имея в виду лагеря уничтожения с газовыми камерами, обнаруженные наступавшими советскими войсками. Гудериан сказал: «Я сам воевал в Советском Союзе, но никогда не замечал газовых камер или чего-либо в этом роде». Однако большинство таких лагерей находились на германской или польской земле. Отрицая, что видел эти места, Гудериан был вполне искренен. Скорее всего, он также не догадывался и о геноциде, ставшем орудием осуществления расовой политики нацистов. Те, кто создавал концлагеря и распоряжался там, позаботились, чтобы расположить их в недоступных уголках. Распространение слухов о них сурово каралось. Очень эффективно действовала цензура в средствах массовой информации, а также тщательнейшая сортировка и изоляция друг от друга различных групп населения, распространившиеся на административную и военную машину. Это помогало сводить до минимума количество людей, знавших о происходящем. Зачастую о лагерях смерти не знали даже те, кто жил поблизости. Тем не менее, в силу своего положения Гудериан должен был знать хоть что-нибудь. Например, фон Барзевиш утверждал, что ему стало известно о существовании концлагерей еще в 1939 году, и это заставило его отвергнуть национал-социализм и обратить свой взгляд в сторону сопротивления. Если так, то вряд ли он мог не упомянуть об этом, когда пытался убедить Гудериана присоединиться к сопротивлению во время четырехчасового разговора, состоявшегося между ними 18 июля 1944 года. Возможно, Гудериан просто не мог этому поверить, поскольку подобное выходило за рамки воображения нормального человека.

В конце совещания, состоявшегося уже после обращения Гудериана к Гиммлеру, Гитлер попросил начальника генштаба остаться и предложил ему взять четырехнедельный отпуск по болезни. «Я вижу, с сердцем у вас опять неважно», – сказал фюрер. Гудериан отказался, сославшись на то, что у него не осталось подходящего заместителя после того, как получившие ранения Венк и Кребс выбыли из строя. Похоже, речь шла о немедленном устранении Гудериана с должности. Во всяком случае, сам Гудериан о своем внутреннем предчувствии ничего не говорит. Однако вполне резонно предположить, что Гитлер, осведомленный о маневрах Гудериана за его спиной, почувствовал, что начальник генерального штаба сухопутных сил приобретает все большее влияние, и решил положить этому конец. Ссылки на плохое состояние здоровья к тому времени стали стандартным предлогом для освобождения от должности людей, потерявших доверие фюрера. Кстати сказать, здоровье самого Гитлера сильно пошатнулось. Налицо была физическая и умственная деградация, повлиявшая на его способность давать правильную оценку ситуации. На совещании 23 марта начальник управления личного состава вермахта Бургдорф поднял вопрос о будущем Гудериана, показывая этим, что спешит и что у него есть кандидат на эту должность. И опять никакого решения не было принято, так как врачи не признали пригодными для работы ни Венка, ни протеже Бургдорфа, Кребса.

В тот день на Западе союзники крупными силами форсировали Рейн, а на Востоке 9-я армия под командованием генерала Буссе начала наступление с целью прорвать блокаду крепости Кюстрин. Это наступление провалилось и стоило больших жертв. По словам Хейнрици, которые приводит Корнилиус Райан в своей книге «Последняя битва», Гудериан настаивал на еще одной попытке. Гитлер также хотел повторения наступления. Когда Хейнрици высказал предположение, что было бы результативнее, если бы осажденные сами пошли на прорыв, «Гудериан пришел в ярость и закричал: «Необходимо атаковать во что бы то ни стало». 27-го марта немцы опять пошли в наступление и наконец пробились к Кюстрину, причем солдаты проявили чудеса самопожертвования, хотя через несколько часов русские, многократно превосходившие немцев в артиллерии и танках, ликвидировали этот прорыв. На Западном фронте американцы в это же время взяли Франкфурт-на-Майне и вместе с французами и англичанами почти беспрепятственно продолжали продвигаться вглубь Германии.

Гудериан утверждает, что выступил против последней попытки деблокировать Кюстрин, и на совещании 27-го марта Гитлер резко критиковал как сами войска, так и их командующего Буссе. Гудериан собрал неопровержимые доказательства, что было сделано все возможное, и написал об этом рапорт. Очевидно, он уже почувствовал, что кресло под ним зашаталось, и изо всех сил старался удержаться на своем посту. Стремясь добыть побольше информации, Гудериан попросил разрешения на поездку на фронт, чтобы лично ознакомиться с положением дел.

Гитлер отказал и приказал явиться вместе с Буссе на следующее совещание, 28 марта.

Не совсем ясно, что же именно произошло на том совещании. Это, впрочем, неудивительно, ибо оно проходило в очень напряженной обстановке. Гитлер обвинил Буссе в нерадивом отношении к делу, а Гудериан пылко вступился за него. Сомнительно, что эта перепалка была более яростной, нежели все предыдущие столкновения фюрера с начальником генерального штаба сухопутных сил. Как только стало ясно, что Гудериан не собирается уступать, Гитлер приказал удалиться из комнаты всем, кроме Кейтеля. Те, кто вышел, должно быть, со страхом либо с затаенной яростью ждали ужасного конца. Они понимали, что Гудериан сам поставил на карту свою жизнь. Как пишет Варлимонт, он «…во второй раз проявил исключительное моральное мужество, защищая своих подчиненных». То, что Варлимонту (который оставил О КВ в сентябре и поэтому не был свидетелем того, как вел себя Гудериан на посту начальника генштаба в течение самого продолжительного периода пребывания на этой высокой должности), не были известны другие многочленные случаи проявления Гудерианом «морального мужества», еще ни о чем не говорит. Главное, последний великий начальник генерального штаба не изменил своим принципам и до конца боролся за свои убеждения. И в этот раз сгустившиеся тучи рассеялись. Гитлер сменил гнев на милость и решил отправить Гудериана в шестинедельный отпуск по болезни, рассчитывая использовать его по истечении этого срока, когда «ситуация станет критической». Так оно и получилось. Через шесть недель Гитлер был мертв, а Германия подписала акт о капитуляции. Они расстались в конце совещания, зная, что расстаются навсегда, и ни один из них не сожалел об этом. Гудериан радовался, что легко отделался, вдобавок получив возможность ехать туда, куда хочет. Будучи генералом, заслужившим уважение фюрера в последние дни Третьего рейха, он, безусловно, имел право на такую привилегию. Гудериан принес в жертву многие идеалы. Помня, как отсутствие единой армии в 1919 году уничтожило шансы Германии.выторговать себе более или менее приемлемые условия мирного договора, он пытался, хотя и безуспешно, сохранить армию. В процессе этой деятельности он в чем-то пошел против своего характера, занялся политикой и, таким образом, отступил от благородных принципов, которыми руководствовался всю жизнь. Однако стандарты политиков, как часто замечал Гудериан, отличались от стандартов солдат.