Книга Нам здесь жить - Валерий Елманов

— А помимо них ввести и неподвижные, но скрытые, для подстраховки, — подключился к другу Улан, — И тогда рыцари, обманув разъезд, решат, будто…

И вновь Гедимин внимательно слушал, задумчиво поглаживая свою светло-русую окладистую бороду и время от времени кивая в такт словам друзей. А в глазах его мелькали знакомые искорки. Но, в отличие от первого раза, эдакой легкой ироничности в них не было. Поверил кунигас после взятия Христмемеля — эти двое не просто многое знают, но и на деле умеют не меньше. И все больше укреплялся в мысли, что надо попытаться заполучить их к себе на службу…

Верховный жрец Лиздейка, или, как его называли, криве-кривайтис, приехавший вместе с Гедимином, на сей раз тоже вел себя по отношению к Петру с Уланом куда благосклоннее. Во всяком случае, при общении с ними на его обманчиво добродушном круглом лице всегда появлялась приветливая улыбка, чего в предыдущий визит ни разу не наблюдалось. Вызвано это было не только важной победой, одержанной благодаря им, но и тем, что они не пытались возражать насчет ритуального сожжения части пленников. То есть, по разумению жреца, оба отнеслись с пониманием к священным литовским обрядам, тем самым отступив от своей глупой веры.

И, скорее всего, как посчитал Лиздейка, произошло оно благодаря побратиму Петра, не являющемуся христианином. Потому жрец и беспрестанно улыбался обоим, но особенно Улану, радуясь в душе, что тогда, несколько недель назад, не стал настаивать на немедленном сожжении оставшихся в живых святотатцев, вторгшихся в святилище Мильды, а заодно и тех, кто осмелился их защищать. Поначалу да, хотел, а когда до него дошла весть о том, что Кейстут отложил казнь литвинов, не подавших сигнал тревоги, возмущению его не было предела. Но, узнав о «цене», предложенной странными чужестранцами за жизнь двух врагов и о том, как они намерены использовать тех литвинов, решил благоразумно промолчать, выждав, чем все закончится.

Как оказалось, не зря.

Показать загадочного пленника, выкупленного монахами лишь для того, чтобы жестоко изувечить, жрец попросил из простого любопытства. Однако чуть погодя Лиздейка пришел к выводу, что не иначе как сам Перкунас побудил его заинтересоваться крестоносцем. И он же сделал так, что сопровождал его во время визита к Бонифацию не Улан, а Петр, ибо когда этот чернявый воин склонился к изголовью пребывавшего без сознания пленника, жрец увидел такое, от чего у него перехватило дыхание.

До сего дня Лиздейке лишь однажды доводилось слышать о таком от своего предшественника Хейси, всего три года назад окончившего свой жизненный путь, добровольно взойдя на священный костёр. Мол, иногда, очень редко, боги стягивают людей невидимыми, но очень крепкими путами. Увидеть их дано не каждому, но лишь тому, кто держит в руках священный посох криве-кривайтис. Даром богов являются эти узы или проклятьем, трудно сказать, но точно известно, что когда первому плохо, худо становится и второму, и наоборот. Неведомо и отчего такое случается.

Говорил старый криве и что-то еще, но, увы, Лиздейка слушал его невнимательно, уверенный, что ему такое навряд ли повстречается в жизни. А вот теперь он сам, крепко сжимая обеими руками священный посох, воочию видел тонкую подрагивающую нить, тянущуюся от пленника к молодому черноволосому воину. И навряд ли последний доволен ею. Достаточно посмотреть, как он морщится, потирая пальцы рук.

Вернувшись в свои покои, жрец призадумался. Как разорвать эти путы, Лиздейка не знал. Некогда ему доводилось в качестве помощника присутствовать на специальном обряде, проведенном Хейси, чтобы оборвать эту непостижимую связь. Тогда в святилище находились два близнеца и один из них неминуемо умер бы, поскольку при смерти находился второй, но усилиями криве он спасся и до сих пор жив и здравствует. Однако церемония проходила давно, и Лиздейке не очень хорошо запомнились подробности этого загадочного действа.

Впрочем, попытаться можно — авось и получится. И уж в любом случае следовало намекнуть черноволосому, что его судьба отныне в руках Лиздейки, ибо он и только он в силах разрезать невидимую нить, подобно пуповине стягивающей двух чужеземцев. Но разрежет он ее не раньше, чем они согласятся перейти на службу к Гедимину, загоревшемуся оставить чернявого вместе с татарином у себя на службе.

Впрочем, торопиться с этим не следует и навязываться с помощью ни к чему. Чтобы человек остался за нее благодарен, надлежит дождаться, когда он сам попросит о ней. А потому лучше вначале дождаться, когда в ответ на предложение Гедимина остаться с их стороны последует отказ, а они точно откажутся, ибо явно не собираются задерживаться в этих краях. Тогда-то можно намекнуть кунигасу о том, что он, Лиздейка, в состоянии помочь.

Потому жрец и промолчал, вновь решив не торопить события. Единственное, что он позволил себе, так это осторожно поговорить с Петром, дабы получить подтверждение невидимой связи. Выяснив о болях в пальцах, внезапно возникшей у него, Лиздейка удовлетворенно кивнул и заметил, что у него есть славная мазь, могущая утишить неприятные ощущения.

Расчет был прост: пытаемый должен вскоре пойти на поправку, следовательно, и у второго боли непременно пропадут. А когда дело дойдет до его, Лиздейки, уговоров остаться в Литве, можно причинить пленнику новую и очень сильную боль. Вне всяких сомнений ее ощутит и Петр. Вот тогда-то стоит напомнить и про мазь, и про то, что он, криве-кривейтис, опять готов прийти на помощь. Само собой, это будет для него очень непросто, но благодаря Перкунасу, одарившему его этим знанием, вполне возможно. Правда, вопрос в цене — готов ли воин уплатить ее.

А пока следовало позаботиться о дополнительном стимуле, дабы усилить желание христианина остаться на службе у кунигаса. И Лиздейка в разговоре с Сангре тоже вскользь, как бы между прочим упомянул, что на днях собирается перенести оскверненное святилище Мильды в более спокойное место, разместив его недалеко от главного капища великого Перкунаса.

Гедимин со своим предложением поступить к нему на службу особо не медлил. Правда, опасаясь отказа, пошел окольным путем и на следующий день, заглянув в комнату друзей, обстоятельно поведал, сколь сильно уважает и ценит иноземцев, приезжающих в Литву с добрыми намерениями. И купцам ганзейским дозволяет торговать у себя в городах безо всяких пошлин, и люд мастеровой старается привечать, освобождая его на десять лет от всех податей. Особо упомянул, что его абсолютно не интересует, кто они по своей вере. А умелых ратников, особенно из числа столь хитромудрых, он, можно сказать, готов на руках носить. К тому же, как он понимает, оба — вольные птицы и не имеют обязательств, препятствующих для поступления на службу к кому бы то ни было…

Последовала многозначительная пауза. Друзья нерешительно переглянулись. Хотя концовка и не прозвучала, но и без того было понятно, что это приглашение, следовательно, надо дать ответ. Петр, сомневаясь в своем мастерстве деликатного отказа, вопросительно оглянулся на Улана, но тот молчал.

Однако Гедимин и сам заподозрил, что согласием не пахнет и, не желая выслушивать отказ, отступил. Дескать, спешить с принятием решения ни к чему, но чтобы дорогие гости сами могли убедиться в его гостеприимстве, он завтра приглашает их к себе в новый стольный град Троки. Думается, они не пожалеют. Да, он помнит, что им довелось много странствовать по свету и сталкиваться со всякими диковинами. Но в такой славной охоте им наверняка не доводилось участвовать.