Книга Яд для Наполеона - Эдмундо Диас Конде

Он стал жадно всматриваться в него. В пытливом взгляде Наполеона была видна нежность, но сквозило также и беспокойство: черты и линии этого лица были ему до боли знакомы и пробуждали дорогие воспоминания. На глаза Наполеону навернулись слезы.

Он тихо сказал:

— Там, на камине, за портретом моей супруги, спрятаны письмо и записка. Окажите мне любезность — достаньте их.

Жюльен подошел к портрету Марии Луизы, висевшему рядом с первым портретом Римского короля, отвел немного край рамы от стены и вынул две бумаги — грязноватые и плохо сохранившиеся. Присев на край кровати, протянул их Наполеону, который, однако, возразил:

— Нет-нет. Прочтите сами.

Жюльен расправил листок, и мгновенно узнал записку своей матери к тому человеку, что теперь лежал перед ним. Ту самую, которую сестра Женевьева берегла долгие годы для сына Клер-Мари, которую он хранил вместе с медальоном и которую Жиль похитил у него шесть лет назад. Жюльен развернул письмо и по памяти прочел:

«Ты разбиваешь мне сердце, моя ненаглядная мадемуазель Ласалль. Ужели это ты мне пишешь такие слова? Право, не узнаю тебя. Возможно, конечно, что я сам виноват, ибо питал излишние надежды. Но и сейчас готов повторить, что был бы добрым, самым преданным и любящим супругом тебе и самым заботливым и нежным отцом нашему малышу. Как могли подобные слова сорваться с твоих уст? Ты уверяешь, что разлюбила меня, и твои поступки это подтверждают: оказывается, ты на четвертом месяце беременности и до сих пор держала меня в неведении. Ты лишаешь меня самого дорогого. Разве своей любовью я причинил тебе только горести и муки? Подумай, небом заклинаю, о нашем ребенке. Ему нужен отец. Или же ты и вправду не желаешь, чтобы ребенок появился на свет?

В самое ближайшее время, при первой же оказии я вырвусь в Сёр. Я должен увидеть тебя. Это необходимо. И надеюсь, на сей раз твой отец разрешит мне войти в ваш дом.

Ах, Клер-Мари, Клер-Мари! Шлю тысячу поцелуев. Любящий тебя,

Буонапарте»

У Жюльена сдавило горло. Он тщетно пытался сдержать волнение. И не мог поднять взгляд на человека, давным-давно написавшего это письмо.

— Дорогой мой, — глаза Бонапарта светились радостью, — есть вещи, которые невозможно подделать. Такое выражение лица, как у тебя сейчас, не смог бы изобразить никакой самозванец. К счастью, от своего деда ты унаследовал только рост, но не его жестокосердие.

Жюльен даже не пытался вытереть слезы, выступившие на глазах. Им владели противоречивые чувства — стыда и гордости, облегчения и тоски, торжества и поражения… И это было столь же естественно, сколь неповторим был переживаемый им момент. Не случайное стечение обстоятельств, а соединение целенаправленного действия воли, характера, памяти и, конечно, удачи. Не это ли называется судьбой?

— Как зовут моего сына? — спросил Наполеон.

— Жюльен.

— Жюльен!.. — от неожиданности Наполеон глубоко вдохнул воздух ртом. — Жюльен… Жюльеном звали младшего брата твоей матери. Ее единственного брата. Мальчик умер в юном возрасте. Она его обожала. — Бумаги в руках Жюльена задрожали. — Я чувствую себя просто отлично. Боль совсем отпустила. Сколько это продлится?

— До конца, — ответил Жюльен, едва найдя силы разомкнуть губы.

— Понятно. Благодаря тебе моя смерть будет легкой. Когда это произойдет?

— Завтра. Обещаю вам, что конец принесет только покой и отдохновение.

— Механизм слишком износился от постоянных перегрузок… но это ведь не единственная причина, правда?

Жюльен вздрогнул, потрясенный вопросом, но собрался с духом и, сохраняя спокойствие, ответил:

— Вас убивали на протяжении многих месяцев. И несколько дней назад добились своего — процесс стал необратимым. Я же лишь избавляю вас от страданий.

— Не плачь. Я давно ощущал, что меня обложили со всех сторон. Ты поймешь это по моему завещанию. Ни предатели, ни самозванцы, — ни одна презренная душа не получит моего наследства. А сейчас выслушай меня. За свою жизнь я содействовал гибели множества людей. Я поступал так или иначе, но на то всегда существовали серьезные причины, хотя теперь я не уверен, что все мои действия были оправданы. Мои намерения не всегда были чисты… Но мне довелось многое пережить. В конце концов, для будущих поколений окажутся важными только факты, — Наполеон сделал паузу. — Помочь умирающему избавиться от мук — поступок в высшей степени благородный. Это — факт. Тем более, — продолжал он, взяв Жюльена за руку, — когда речь идет об отце. Отнять жизнь — не всегда проявление жестокости. И доказательством служит то, что ты, рискуя своей собственной жизнью, преодолевая препятствия, пришел сюда. Недолго осталось ждать — скоро слетятся стервятники, наполнят эту комнату, — завершил он, глядя через москитную сетку на закрытое окно, за которым вдруг перестал барабанить дождь.

— Дождь прекратился внезапно. Как в Новом Орлеане, — заметил Жюльен.

— Тебе доводилось бывать в Новом Орлеане?

— Я там жил. У меня была плантация в низовьях Миссисипи.

— Теперь я понимаю. Меня обманули. — Он вздохнул, как маленький ребенок. — Сказали, что будут сопровождать меня туда. Я не должен был верить. Но может, мы еще успеем вместе поехать туда, ты и я?..

— Это страна без прошлого. Но за ней великое будущее.

— Расскажи-ка о ней.

— Я покажу вам хлопковые и рисовые поля, речные протоки и кайманов, скользящих в их мутных, заболоченных водах. Вы отведаете крабов южных широт, черепахового супа. Мы будем пить с вами местный ром и «бурбон». Гулять по новым улицам, освещаемым газовыми фонарями. Слушать протяжные гудки пароходов, следующих вверх по Миссисипи. Перед вашими глазам предстанут такие густые леса, каких в Европе не бывает. Вы будете любоваться самыми живописными закатами на свете. А когда наступит ночь, мы пойдем слушать чувственные и таинственные негритянские напевы, ритмичную музыку, которая завораживает всех — мужчины от нее заводятся, а женщины теряют голову.

В этот момент с лестницы послышался неясный шум, словно кто-то то ли поднимался, то ли спускался. Жюльен поднялся, но рука его по-прежнему была в руке отца.

— Прекрасные мечты… Да. Мне кажется, что я вижу все это наяву. Чудесные грезы. Самые чудесные, что подарены мне за долгие годы мучений.

— Отдыхайте, отец. Время ваших страданий позади, — прошептал Жюльен, осторожно высвобождая руку, словно боялся потревожить сон чутко спящего человека, затем наклонился к отцу и поцеловал его в лоб, в первый и последний раз.

— Жюльен… — встрепенулся Наполеон. — Всю жизнь я стремился прославить свое имя. Для грядущих поколений. Ради этого я мог убивать. Не позволял никому и ничему мешать мне следовать своей судьбе. Для воспитания твердости характера я в юности сделал себе глубокий порез на руке, который поначалу кровоточил, а потом зарубцевался и навсегда остался памятным знаком. Мною владела страсть, я хотел, чтобы мое имя пережило меня самого, и осталось жить в веках. Я жаждал завоевать возможность править миром, которая королям доставалась с рождения. Мне это казалось такой несправедливостью!.. — Он глубоко вздохнул, прежде чем продолжить. — Ты — отпрыск рода Бонапарта. Пусть даже об этом не знает никто на свете, но эта истина заключена в тебе, в твоем сердце. Помни, однако, что прежде всего тебя определяет не имя, а дело. И то, что ты совершаешь здесь сегодня, делает честь имени. Впредь поступай так же, мой сын, чтобы твое имя и твои дела были достойны друг друга.