Книга Провокатор - Вячеслав Белоусов

— Подружка Князя. Но теперь, похоже, она на графа этого работает. Угробила бы меня тогда таблетками, как пить дать. Не удалось им. Вы с Яшкой их спугнули.

— Зато теперь их верх, — досказал я за Деда. — Крышка нам. Этот интеллигент вшивый сюда прикатил не только за картой, но и болтики на крышке закрутить. Всё отрепетировал. Проследили, как мы сюда припёрлись. Окружили. Акцию с сараем устрашающую организовали. Теперь время и ему самому явиться.

— Поживём — увидим, — сжал губы Дед.

— Отдадите карту?

— А какой смысл? — Дед на меня взглянул как первый раз, ну прямо грач на пашне, не переменился за это время. — Ты же сам говоришь, что это его не остановит.

— Это что ж тогда? — от этих его слов я тоже, наверное, на Ёлкина стал похожим.

— Будем драться, — спокойно ответил Дед и от меня отвернулся, как забыл. — Вон, Егор Тимофеевич мне ружьишко несёт и патронташик. Постреляем ещё. Помнится, под Прагой у нас с Виктором пушчонка была, с этим оружием её не сравнить, но и бандитов-то с десяток не наберётся со всеми их графьями сраными. А, Егор Тимофеевич?

Дед принял от археолога ружьё, повертел в руках (оно было одноствольным, но на вид вполне добротным), зарядил и резко выстрелил вверх. Я даже отшатнулся от неожиданности, а он, воспользовавшись моей растерянностью, у меня двустволку выхватил и сунул мне свой ствол.

— Это что же? — очухался я.

— Мне двустволка здесь нужнее, — сказал Дед.

— Я не понял, — завертел я его ружьё в руках. — Я вроде его уже обстрелял…

— Как, Егор Тимофеевич? — Дед улыбнулся и толкнул плечом археолога. — Не против, если Владислав нам второе своё достоинство продемонстрирует?

— Что? — вытаращил глаза бородач.

— Ну как? Со стрельбой, ты мне рассказал, у него всё в порядке, бутылку с одного выстрела, как по мишени. Теперь поглядим, как он бегает.

Ёлкин слабо соображал, зато я всё понял и потянулся за своим ружьём к Деду.

— Я не согласен. Мне и бегать не надо. Втроём мы их!..

— Их ещё надо и задержать, — подмигнул нам обоим, как в ни в чём ни бывало Дед, — а втроём вряд ли нам это удастся. Справимся без Владислава, Егор Тимофеевич? Пусть по свежему воздуху сгоняет до деревни?

— Мне что? Пусть бежит. Калимуллаева подымет.

— Вот! Калимуллаев нас и выручит, — совсем развеселился Дед. — Значит, договорились?

Я понял: участь моя была решена.

XX

Этот Толгат Хаматович и так по-русски с трудом выговаривал, а в спешке, в волнении да ещё от езды, когда трясло, будто на отбойном молотке верхом, орал совсем что-то дикое и невразумительное. Я, вцепившись в борт кузова, глаза пялил в том направлении, куда он рукой тыкал для убедительности, но там, где заканчивался свет фар нашего мчавшегося грузовика, громоздилась стена тьмы, и я злился на участкового: чего он мне душу травит? Наконец до него дошло, что надрывается он по-казахски, спохватившись, Калимуллаев хлопнул себя по лбу от досады:

— Влево мал-мал гляди!

— Чего там? Не вижу.

— Экспедиция близко. Огонь там.

— Откуда огню? Где?

— Вон! Левее нас. Горит что-то.

— Не вижу.

— Фары слепят. Шибче гляди.

— А что? Подъезжаем? Быстро вроде…

— Чужого огня не будет.

— Да вы что? Что же пылает?

Участковый только глазами моргал.

— Неужели бандиты избу подпалили?

— Всего ждать можно. Звери!

Я заколотил по кабине что было сил. Грузовик резко сбавил бег, шофёр высунулся к нам.

— Чего барабаните? Трясёт?

— Сигналь, не переставая! — заорал я ему. — Сигналь во всю мощь!

Он всё понял, и в уши нам ударил рёв автомобильного клаксона.

— Хорошо, — одобрил участковый и повернулся к дружинникам, трясшимся в кузове. — Николай! Сергеич! Палите вверх! Пусть слышат.

Со стороны теперь это выглядело внушительно: наш грузовик мчался по степи, вспарывая глушь и тьму не только светом и воем сирены, но и грохотом беспорядочной стрельбы. От нас шарахалось всё, что имело глаза и уши, но я молил все добрые силы на свете лишь об одном — донеслось бы это до тех, кому предназначалось! Ради этого я час назад мучился до беспамятства, наматывая километры по степи, бил стёкла в окнах первого дома деревни, созывая народ. Я сделал всё, что от меня зависело, и вдруг вот этот огонь!.. Меня пугал этот огонь. Кроме избы, там гореть нечему. Но что же тогда с Дедом и Ёлкиным?!

Грузовик уже приблизился настолько, что стали различимы тёмные фигуры, мечущиеся и убегающие в темноту от полыхающей избы.

— Не уйдёте, гады! — я выпрыгнул из кузова, не дожидаясь, когда грузовик остановится, меня перевернуло несколько раз, но не чувствуя боли, я рванулся в избу, и был отброшен назад выстрелившим мне в лицо залпом огненных искр. Внутри избы что-то тяжко заскрежетало и ухнули, обрушиваясь, стены. Спасая, кто-то схватил меня за куртку и рванул назад; вместе с участковым мы упали на землю.

— Сгоришь! Куда?

— Дед! Дед там! — вырывался я от него.

— Поздно.

Я ткнулся лицом в землю и, не в силах сдерживаться, зарыдал. Всё кончилось для меня. Всё перестало существовать. Зачем я его послушался? Будь нас трое, мы продержались бы до утра. А днём ещё неизвестно, чем дело бы обернулось…

Кто-то затряс меня за плечо. Я не реагировал, только крепче сжимал плечи. Настойчивая рука взъерошила волосы на моей голове.

— Ты чего это меня хоронишь? — услышал я знакомый голос.

У меня ёкнуло сердце, я перевернулся на спину, вытаращил глаза. Надо мной стоял человек с ружьём, узнать в котором Деда было непросто, обычно безупречная одежда на нём была изрядно помята, черна от сажи и грязи, местами изодрана, а куртка отсутствовала совсем. Калимуллаев кричал что-то своим помощникам и опять у него половина слов звучала на казахском языке. Подхватив под руки, дружинники вдалеке волочили Ёлкина, ноги археолога безжизненно бороздили землю.

— Что с ним? — не поверил я своим глазам.

— Жив, борода, — не то морщился, не то улыбался Дед. — Он у нас, считай, подвиг совершил.

— Егор Тимофеевич — герой, — кивал головой участковый. — Ему любой бандит нипочём.

— Машину их взорвал, — Дед присел ко мне, заглянул в глаза. — Егор Тимофеевич одним выстрелом машину их на воздух запустил. Вот они и озверели. Нас в избе спалить задумали. А так бы ничего… Ты-то как?

Он взял мою руку в свою:

— Что, сынок, плохо?

— Куртка ваша? — спросил я.

— Чего?

— Куртку где-то забыли?