Книга Обреченный царевич - Михаил Попов

На правителя Верхнего Египта было неудобно смотреть.

– Зачем ты его привез?! – спросил Яхмос.

– Он сам сдался мне и попросил защиты от Апопа. Он мог быть нам полезен. Он много интересного рассказал мне во время плавания. А потом сбежал, – спокойно сказал верховный жрец и поймал на себе внимательный взгляд младшего брата.

– И я ничего, ничего не знал! – заныл Камос.

Яхмос, чтобы смягчить раздражение брата, сказал:

– Ты болел.

– Я знаю! – крикнул фараон и чуть не пошел ко дну.

– А кто, по твоему разумению, этот мальчик? – очень осторожно, даже не глядя на Яхмоса, спросил верховный жрец.

Генерал немного помедлил, покачиваясь вперед-назад на длинных сандалиях.

– Твой племянник, сын князя Бакенсети.

Аменемхет закрыл глаза:

– Почему ты так решил?

– Твой безносый дурак Са-Амон радостно сообщил мне и всем, что убил сына Бакенсети, утопил в реке. Все пожелали увидеть тело. Мы подняли саркофаг на поверхность, благо у пристани неглубоко. Подняли в спешке, никуда не удалив жрецов. И обнаружили там статую Птаха. Поверженного Птаха. Но я подумал, что мальчика в Фивах тоже ждали. Если его хотели убить, значит, были уверены, что он появится.

Верховный жрец ничего не ответил.

– Услышав рассказ удачно сбежавшего корабельщика, я подумал: а что, если этот мальчик Мериптах? Возраст схожий, и к какому другому мальчику могло быть такое внимание, чтобы возить его вместе с «царским братом» и великим колдуном. Когда ко мне пришли люди Шахкея, я сказал им: у вашего господина есть три человека, которые мне нужны, пусть он отдаст мне одного из них, и тогда я отпущу его с людьми по воде. Я ничего не знал точно, только насчет Хеки я был уверен, но сказал им так, как сказал. Гонцы отвечали, что их господин будет думать. На рассвете простодушный Шахкей прислал спросить, кого из троих, колдуна, княжеского сына или «царского брата», я прошу для себя. Он не знал, что я спрашиваю наугад. Теперь мы должны решить, кого? – Яхмос говорил с удовольствием, ему было приятно продемонстрировать, что он может побеждать не только силой, но и умом.

– А мы не можем потребовать всех троих?

– Нет, правитель и брат, даже двоих не можем. Шахкей должен явиться перед Апопом и оправдаться в бегстве из Фив, и в позорном бегстве. Ему нужны два подношения к трону.

Камос крикнул слуг, и ему помогли выбраться из воды и обернули в простыню. Фараон, слегка поддерживаемый с двух сторон, добрался до пустого кресла, стоящего рядом с Аменемхетом. Тяжко в него опустился, вялым жестом отослал прислужников, вздохнул и сказал:

– Нам надо требовать колдуна. Я не могу простить покушения на свою жизнь. Кроме того, не забывайте, что я еще плох, а этот нечестивец знает средства, какими можно поставить меня на ноги.

– Извини меня, правитель и брат мой, но мысль эта плохая. Что касается мести, то мстить надо не ничтожному самозваному лекарю, а тому, кто его послал, то есть сидящему подле тебя уважаемому верховному жрецу. Но мы с тобой во имя возрождения царства решили отказаться от мести. Так что если уж мы пожали руку, то уместно ли наказывать нож, который она сжимала? А что до твоего здоровья, то ты и без всякой помощи, хвала Амону, поправляешься. Еще день-другой – и ты примешь первую наложницу.

Аменемхет сделал вид, что не услышал оскорбления в свой адрес.

– Я думаю, что Шахкей предложит нам мальчишку. По его представлениям, Мегила главнейший враг царя теперь и истребление его – заветное желание Апопа. Хека завидное приобретение для царского собрания удивительных людей. Апоп уже приглашал его к себе и теперь будет счастлив увидеть у себя главнейшего колдуна кушитов. А мальчишка… Ну что ему какой-то княжеский сын. – Яхмос тоже сел в кресло.

– Ты прав, конечно, Мегилу Апоп сильнее всего желает получить в свои руки. Ибо «царский брат» взбунтовался против царя, а это не может быть прощено. И колдуном он, наверное, заинтересуется. Для чего ему может быть нужен мальчик Мериптах, я не представляю. Но представляю, для чего он нужен тебе, Аменемхет. Ты умышляешь, спустя какие-то годы, женить его на одной из дочерей Камоса, а когда его отравят твои новые лекари и я погибну в каком-нибудь походе, что нетрудно подстроить, сделать своего племянника правителем Фив.

– Это речь безумного, – скучным, совершенно невозмущенным тоном сказал Аменемхет.

Фараон смотрел то на одного, то на другого, явно отставая в понимании ситуации.

– Я соглашусь на то, чтобы нам выдали Мериптаха, но при одном условии, что смогу его немедленно удавить! – отрезал Яхмос.

Установилась тишина, прерываемая тяжелыми, нервными, сбивчивыми вздохами Камоса.

– Но никакой всем нам не будет пользы в том, что мы убьем княжеского сына. Не только не будет пользы, но и будет от этого большой стыд. Мемфис возмутится против нас – и будет прав. Про колдуна мы уже говорили. Это слуга, которого стыдно наказывать, потому что он делал то, что ему велели, и которого нельзя использовать, потому что нельзя до конца понять, на что он способен. Мы должны требовать себе «царского брата». Потому что таким образом мы получим наибольшую пользу. А мы еще не так сильны, чтобы пренебрегать даже мелкими выгодами.

Камос поглядел на Аменемхета. По старой привычке ему было неуютно, когда он не знал мнение верховного жреца.

– Но, брат, Шахкей не хуже нас понимает, как ценен для Апопа Мегила, он ценнее двух других, по моему разумению. Он скажет – берите двоих, оставьте мне одного.

– Шахкей отдаст нам «царского брата». Я знаю, что ему сказать. Мы обманем азиата. Я скажу, что мы сразу же убьем Мегилу. В конце концов, Апоп сам желает гибели брату-предателю. Но я не скажу Шахкею, как именно мы его убьем.

52

Мегила сидел на соломе в углу темного лошадиного стойла. Руки его были примотаны к туловищу черной волосяной веревкой, из которой воины шаззу делают арканы. Ноги его тоже были связаны, так что он слегка напоминал мумию. Глаза были закрыты. Справа в соседнем стойле похрапывала коняга. У входа в пахучий каземат топталась недремлющая стража. Воины были наслышаны о том, что этот длиннолицый человек натворил с их товарищами, и теперь им не надо было напоминать о бдительности.

Мериптах сидел в кресле с высокими подлокотниками, они поддерживали его с боков, потому что он был еще слишком слаб и тело плохо ему повиновалось. Он страшно исхудал за последние дни и был бледен не только лицом, но и всем телом. Лицо все еще казалось застывшим, рот и веки открывались с видимым усилием. С усилием же он понимал, что происходит вокруг, ежели вообще понимал. За весь день, что прошел с момента его пробуждения, он не произнес ни слова. И возникало даже сомнение, а не обезумел ли он за время своего сонного путешествия по реке и фиванским подвалам. Шахкей велел, чтобы к мальчику входили слуги, одетые только по-египетски. Мериптах выпил молока, выпил вина, и это, кажется, не пошло ему во вред.