Книга Крымская война. Попутчики - Борис Батыршин

Севастополь бурлит. То и дело прибывают донесения; казачьи разъезды поддерживают контакт с неприятелем, доносят о стычках аванпостов. Вчера Меншиков отбыл к войскам; при нем, в качестве полномочного представителя «попаданцев» генерал Фомченко. Это, пожалуй, правильное решение - чем сидеть в каюте, переживать свое отстранение и препираться по любому поводу с Кременецким, пусть займется настоящим делом. Меншикову не помешают его советы - у генерала за плечами Академия Генерального Штаба, а это вам не жук чихнул...

Меншиков забрал с тобой все наличные пулеметные команды из алмазовцев и батарею в составе трех наспех склепанных девятитрубных ракетных станков. Командует ею поручик Щербачев; пулеметчики отданы под начало Лобанова-Ростовского. Неутомимый князинька отпросился у Эссена и Марченко на сухопутье - надо полагать, за подвигами. Что ж, флаг ему в руки...

***

В-общем, как говорил персонаж из «свадьбы в Малиновке»: «Чует мое сердце, что мы накануне грандиозного шухера». А я, как назло, валяюсь на коечке, плюю в потолок, горстями жру таблетки и питаюсь слухами. Мысли в голове самые неутешительные: что я, если хорошенько подумать, успел сделать за эти три с небольшим недели? Да ничего! Дал парочку советов, рассказал, что знал, пострелял разок из пистолета... Не выходит пока из меня правильного попаданца, хоть тресни. Только-только собрался взяться за ум - и на тебе, пуля в плечо! Нет, жизнь все-таки чудовищно несправедлива...»

III

Из книги Уильяма Гаррета

«Два года в русском плену.

Крымская эпопея»

«...6-е октября; 24-е сентября по юлианскому календарю, принятому в России. Даже в такой, казалось бы бесспорном деле, как исчисление дней, этот народ находит свой путь, отличный от пути цивилизованной Европы. Решительно не понимаю, отчего русские столь упорно держатся за свой календарь, доставляющий, надо полагать, им самим немало неудобств...

Но - довольно отвлеченных рассуждений. День этот навсегда останется в моей памяти как один из самых печальных. Утро я посвятил молитве и душеспасительным размышлениям - будто предвидел, что в ближайшие часы душа моя рискует отделиться от бренного тела! И верно, за несколько минут до полуденного выстрела из пушки в мое убогое жилище явились незваные гости.

Четыре солдата под командованием жандармского ротмистра, и с ними - офицер с фрегата «Almaz», один из тех, кто владеет богопротивным искусством летания. Я потребовал объяснений; увы, они были мне даны во всех своих ужасающих подробностях!

Оказывается, мистер Блэксторм - мой компаньон, тот, с кем я в течение последних полутора недель делил жилье, беседы и иные формы времяпрепровождения, - решился на невероятный поступок! При содействии нашего доброго друга доктора Фибиха он похитил одну их крылатых машин и попытался перелететь на ней к нашим соотечественникам, расположившимся лагерем возле городка Eupatoria. Услышав это невероятное известие, я возрадовался и вознес к небу горячую молитву за храбрецов! Но офицер (кстати, он носит прусское имя Raymond von Essen), сообщил мне, не скрывая злобной радости, что оба они - и доктор Фибих и мистер Блэксторм - погибли страшной смертью, рухнув с огромной высоты в море. Что ж, мне оставалось сменить радостный гимн на заупокойную молитву - но мне не позволили это сделать!

Оказывается, упомянутый von Essen явился сюда, чтобы обвинить меня в содействии погибшим храбрецам. Он обвинял нас в предательском вероломстве, в злоупотреблении доверием, которое оказали нам русские власти, якобы предоставившие нам, некомбатантам, известную свободу передвижения в пределах крепости. Очевидно, не имело смысла рассказывать von Essen΄у о том, что высшая доблесть и прямой долг любого англичанина - это содействие торжеству британской короны, и перед этим меркнут другие обязательства. И уж тем более - вырванные под угрозой расправы!

Что до доктора Фибиха, о котором von Essen отзывался с крайней степенью презрения, - как я мог объяснить, что возможность выбрать свободу взамен тирании есть неотторжимое право любого цивилизованного человека? Как говорить о достижениях цивилизации с тем, кто о них понятия не имеет?

И все же, истина превыше всего. Поверьте, я был бы счастлив принять на себя эти обвинения – но, увы, не могу этого сделать, ибо не имел никакого понятия о намерениях доктора Фибиха и мистера Блэксторма. Теперь-то я понимаю, что они давно планировали это отчаянное мероприятие и намеренно не посвящали меня в свои планы.

Об этом я сообщил von Essen΄у. В ответ он пригрозил мне ужасными карами и продемонстрировал готовность немедленно привести их в исполнение - в какой-то момент я уверился в неминуемости скорой и неправедной расправы и стал приготовлять свою душу к скорой встрече с Создателем. Но, видимо, срок определенный мне Им еще не настал, поскольку угрозы так и остались угрозами.

После этого von Essen предпринял новое бесчинство: меня, служителя Господа, подобно осужденному разбойнику, препроводили в узилище - пешком, через весь город! Я шагал с гордо поднятой головой, желая показать жалким аборигенам величие британского духа и силу молитвы, в которой только и черпаем решимость мы, смиренные Его слуги...

***

На этом и заканчивается первая часть повествования; оно увидело свет благодаря трудам мистера Джордж Рутледжа, книгоиздателя и совладельца фирмы George Routledge & Co., под названием «Два года в русском плену. Крымская эпопея». Но злоключения мои на этом отнюдь не закончились.

После двух недель, проведенных в тюремном каземате одного из фортов, меня, вместе с остальными пленниками отослали из Sevastopol΄я - сначала в Kertsch, а потом морем, до городка Taganrog.

К немалому моему удивлению, кроме моих товарищей по «Фьюриесу», среди пленных оказалось множество других англичан, - в основном, флотских и кавалерийских офицеров. От них я узнал о многих прискорбных событиях последних недель.

Увы, наше общение длилось недолго. Мне было предписано оставаться в Taganrog΄е; к счастью, греческие монахи, основавшие в этом городке свой монастырь, приютили меня на время ссылки. Здесь я провел долгих полтора года.

Подробное описание жизни в неволе, картины нравов греческих монахов, российских различных сословий обывателей, а так же множество иных, весьма полезных для любознательного ума наблюдений, читатель сможет найти во второй части моих воспоминаний. Они скоро выйдут отдельной книгой в том же лондонском издательстве George Routledge & Co., под названием: «Два года в русском плену. Жизнь среди kоzzak′ов».

***

Все когда-нибудь приходит к своему неизбежному концу; закончилось и мое заточение. Мир, заключенный между Российской и Британской империями (увы, столь невыгодный и даже позорный для нашей отчизны!), позволил мне, как и другим военнопленным, вернуться домой. Какое это было счастье: снова увидеть белые скалы Дувра, вдохнуть воздух нашей милой родины с которой я совсем уже попрощался. Воистину, милость Господня не знает границ, и мне остается лишь каяться за то, что я позволил отчаянию поселиться в моем сердце. Так будем же возносить молитвы Создателю, смиренно благодарить его за то, что он ни на миг не оставляет нас в своих помыслах...»