Книга Орхидея съела их всех - Скарлетт Томас

Когда Бриония добирается наконец до “Черного Дугласа”, на часах уже начало второго. Учитывая то, что сегодня пятница, и то, сколько треволнений им пришлось пережить с понедельника по четверг (оценка персонала, сломанный ксерокс), они заказывают бутылку “сансера” – отпраздновать конец недели. Но и после двух бокалов Бриония выглядит все такой же насупленной и немного как бы…

– Господи, подруга, что с тобой? Такой усталый вид.

Бриония делает глоток вина.

– Семейные проблемы.

– Да что ты? Неужели с милашкой Джеймсом?

– Ну…

– Но ведь вы рождены друг для друга. Я к тому, что…

Да не гони ты. Когда Эмми напивается (точнее, ей для этого даже необязательно напиваться) и в радиусе пяти миль находится Джеймс, она его разыскивает и принимается флиртовать с ним так чудовищно, что люди, которые видят это впервые, сидят разинув рты – в буквальном смысле – и иногда даже выдавливают из себя какое-нибудь замечание. Когда Эмми заходила к ним на ужин в прошлый раз, у них были Флёр и Клем с Олли, и тогда даже Олли заметил, что Эмми то и дело подмигивает Джеймсу, отпускает шуточки в его адрес и объявляет во всеуслышание вещи вроде: “Ой, мы с Джеймсом так похожи” и “Я обожаю поэзию. Джеймс тоже очень любит поэзию, правда, Джеймс?” Интересно, не в тот ли вечер…? Да, наверное, как раз в тот самый вечер Эмми особенно круто несло, и она принялась вспоминать тот день, когда они с Джеймсом познакомились, и твердить, как это было романтично. И, понятное дело, она болтала все это потому, что хорошенько напилась, – ну и очевидно, что Джеймс ей нравится, но это ведь даже лестно, правда? – а Бриония тогда просто улыбнулась, открыла еще пару бутылок вина и помалкивала, но в какой-то момент не выдержал Олли: “Ты что, так и будешь смотреть, как она трахает твоего мужа? Может, сделаешь что-нибудь?”

Клем тогда стало неудобно, и они ушли. Кажется, так было дело? А может, Брионии все это приснилось? Почему людей не предупреждают о том, что после тридцати лет (или, скажем, после трехтысячной бутылки вина) начинаешь забывать даже такие важные вещи, как то, какая музыка звучала на твоей собственной свадьбе и какого числа родился твой младший ребенок, не говоря уже о том, что произошло на вечеринке два года назад. Впрочем, Эмми сейчас занимает совсем другое.

– Просто он… То есть я…

Но как расскажешь постороннему человеку о мелких, но коварных обломах твоей семейной жизни? Вот, например, про всю эту ерунду с Холли? Тут не знаешь даже, с чего начать. Скажем, буквально вчера Джеймс разливал по стаканам домашний лимонад – а его Холли не отказывается пить, возможно, потому, что лимонад на вкус кислый и отдает лекарствами, – и Эшу налил почти в два раза больше, чем Холли. Да как ему не стыдно? Похоже, мужчины, окружающие Холли, сговорились довести ее до истощения. Хрен его знает, зачем им это нужно, тем более что…

– Вы трахаетесь регулярно? Это самое главное.

– Раз в год – это ведь регулярно?

Выпученные глаза. Просто вывалятся сейчас из орбит.

– Неееееет. Ты серьезно?

– Нет. Все не настолько плохо. Но…

– Может, тебе нужно обновить нижнее белье? Заглянуть в “Фенвик”?

– Только “Селфриджес”.

Вот почему люди заводят романы на стороне. Да, Бриония могла бы купить себе новое белье. Но если она это сделает, будет потрачена еще сотня-другая фунтов, которую разумнее израсходовать на детей, или пустить на починку посудомоечной машины, или отложить в пользу грядущей покупки чертового леса, на которую Джеймс по-прежнему рассчитывает, хотя Бриония, Клем и Чарли решили в этом году не продавать дом на Джуре. Зачем советовать жене обновить нижнее белье, если можно просто поселить ее в лесу, а уж потом отправиться на все четыре стороны и закрутить роман с женщиной, у которой целый шкаф новой одежды? Ее наряды ты никогда раньше не видел, и они не вызывают досады, ведь ни одна из вещей не была куплена на твои деньги и ни одна из них не стоила столько, сколько ты получаешь за две своих колонки, а если и стоила, то на мрачные мысли это не наводит, скорее, наоборот – возбуждает, и поэтому… Но Джеймс никогда не заведет романа на стороне. Побоится.

– Пациент приходит к врачу. “Что ж, – говорит врач мрачно. – Боюсь, ситуация очень серьезная. Если вам дорога жизнь, первое, что нужно сделать, это заняться спортом, а также бросить курить, пить и есть жирную пищу”. Пациент обеспокоен. “Понятно, – отвечает он. – А нельзя ли пропустить первое и сразу перейти ко второму?”

– Дядя Чарли, молодец, уже почти смешно!

– Иногда тебе так трудно угодить.

– Еще далеко?

Прямо над ними проносится самолет, идущий на посадку.

– Неа. Уже почти приехали.

– Мы что, заблудились?

– Конечно же, нет. Я знаю Лондон, как…

– Ага, точно, как свои пять пальцев!

– Вообще-то Олеандра сказала мне однажды еще кое-что, когда меня мучило чувство вины.

– Что же?

– Это было вскоре после того, как моя мать исчезла, и я взвалила на себя побольше дел в “Доме Намасте”, чтобы всем было ясно, что я незаменима, и чтобы меня не вышвырнули. Ну и одной из задач, которые я считала тогда своей “работой”, стало кормление птиц. Довольно глупая затея, признаться, потому что Олеандра, по-моему, и птиц-то этих никогда не замечала. Но я была убеждена, что, если в саду станут петь живые птицы, это пойдет нашим гостям на пользу, да вдобавок это будет просто красиво. Я тогда старалась всюду навести красоту.

– Ты и сейчас такая.

– М-м-м… Наверное. Ну так вот. Сначала я не придавала особого значения птицам и толком ничего о них не знала. Просто кормила их из каких-то своих собственных соображений. И они прекрасно себя чувствовали. Так что мы с птицами были счастливы. Они пели и пели, а я кормила их и кормила, год за годом. Но потом у меня стали складываться определенные отношения с некоторыми из них – особенно с одним самцом-зарянкой, Робином, и он прилетает до сих пор. Со временем я стала относиться к кормлению птиц как к одной из своих обязанностей. Однажды, наверное года два назад, я уехала в Лондон по делам на целую неделю – а, возможно, я ездила тогда к тебе! – и без меня никто не кормил птиц, так что, вернувшись, я почувствовала себя страшно виноватой. Робин не прилетал несколько дней, и я испугалась, что он умер от голода. Я поделилась своими страхами с Олеандрой, а она сказала мне: “Откуда тебе знать, что нужно птицам?” Я посмотрела на нее, и вид у меня, наверное, был ошалелый. Я стала возражать, что, мол, все живые существа стремятся выжить и зимой птиц нужно кормить, но она перебила меня, посмотрела мне прямо в глаза и спросила: “А что, если птицы предпочли бы умереть?”

– Это, точно, нужно записать в книгу.

Холли бьет по мячу в технике “протирки ветрового стекла” своей новой ракеткой “Уилсон Стим 25”. Ее соперница, которую зовут не то Элис, не то Грэйс, не знакома с техникой “протирки”, поэтому ее удары слабые, дурацкие и невпопад, а часто – еще и резаные, но режет она тоже плохо. К тому же Элис, или Грэйс, почти все время стоит в корте, в двух шагах от задней линии, а это значит, что Холли нужно бить ей в ноги, и тогда она со своими кручеными ударами, понятное дело, не может отбить, поэтому счет предсказуем: 15:0, 30:0, 40:0 – вообще-то играть так довольно позорно, и в первый день в теннисном центре Дэвида Ллойда, когда Холли не дала противнице выиграть ни одного гейма, остальные девчонки обозвали ее лесбиянкой и недоразвитой сукой и не предупредили ее, что к обеду тут полагается переодеваться, так что она сидела в столовой, как дура, одна в белом теннисном платье.