Книга Проблемы души нашего времени - Карл Густав Юнг

Перед лицом такой картины нам лучше всего вновь сделаться скромными. Действительно, современный человек стоит на вершине, но уже завтра он будет устаревшим; действительно, он является последней составляющей древнего развития, но вместе с тем и самым большим разочарованием всех надежд человечества. Современный человек это осознает. Он видел, как благотворно могут действовать наука, техника и организации, но и сколь пагубно. Он видел также, как все преисполненные самыми добрыми намерениями правительства настолько основательно защищали мир по принципу «Si vis pacem, para bellum»[123], что Европа едва не погибла. Что же касается идеалов, то ни христианская церковь, ни братство людей, ни международная социал-демократия, ни солидарность экономических интересов не выдержали испытания огнем действительности. Более того, через десять лет после войны мы снова видим тот же самый оптимизм, те же самые организации, те же самые политические устремления, те же самые фразы и лозунги, которые неотвратимо подготавливают грядущие катастрофы. За пакты о запрещении войны голосуют скептически, как бы ни желали им счастливого процветания. В сущности же, все эти успокоительные попытки вызывают только сомнения. Я полагаю, что не будет большим преувеличением, если сравню современное сознание с душой человека, перенесшего огромное потрясение и ставшего потому крайне неуверенным.

В этом суждении можно усмотреть мою ограниченность как врача. Но я не могу перестать быть врачом. Врач всегда видит болезни, но еще очень важно не видеть их там, где их нет. Поэтому я не рискну утверждать, что человечество Запада, белые люди вообще больны или что Западная Европа приходит в упадок. Такое суждение вышло бы далеко за рамки моей компетенции.

Когда кто-нибудь заводит речь о проблемах культуры или даже человечества, всегда нужно знать, что, собственно говоря, этот человек собой представляет. Ибо чем более общей является проблема, тем больше он будет «приплетать» в ее изложение свою собственную, самую что ни есть личную психологию. С одной стороны, это, несомненно, может привести к невыносимым искажениям и чреватым последствиями ошибочным выводам, но, с другой стороны, как раз то обстоятельство, что общая проблема охватывает и включает в себя целое личности, является несомненной гарантией, что он говорит о действительно пережитом и испытанном на собственном опыте. Именно благодаря своему личному он отражает для нас проблему и тем самым открывает нам истину, тогда как первый рассматривает проблему сквозь призму личных тенденций и искажает ее под предлогом объективного изображения, так что в результате возникает не истина, а просто иллюзия.

Само собой разумеется, я знаком с проблемой души современного человека лишь из собственного изучения других людей и себя самого. Я знаком с интимной душевной жизнью многих сотен образованных людей, как больных, так и здоровых, и я говорю, опираясь на этот опыт. Конечно, я могу набросать лишь одностороннюю картину, потому что все находится в душе, так сказать на внутренней стороне. Правда, я должен тут же добавить, что такое положение вещей не является совершенно обычным, поскольку душа не всегда и не везде находится на внутренней стороне. Существуют народы и эпохи, где она находится вовне. Имеются народы и эпохи, которые непсихологичны, как, например, все античные культуры, а среди них прежде всего египтяне со своей грандиозной объективностью и со своим столь же грандиозным, наивным и негативным покаянием в грехах. За духом гробниц Аписа[124] в Саккара и пирамидами решительно невозможно представить проблематику, точно так же как и за музыкой Баха.

Дело в том, что если вовне имеется идеальная и ритуальная форма, в которой воплощены и выражены все душевные устремления и надежды, например полная жизни форма религии, то тогда душа находится вовне и не существует душевной проблемы, так же как нет тогда и бессознательного в нашем понимании. Поэтому вполне логично, что развитие психологии целиком пришлось на последние десятилетия, хотя прошлые века в достаточной степени владели интроспекцией и интеллектом, чтобы суметь познать психологические факты. В этом смысле здесь дело обстоит точно так же, как в технике. К примеру, римляне обладали знанием всех тех принципов механики и физических фактов, которые сразу же позволили бы им построить паровую машину, но дело дошло лишь до игрушки Герона[125]. Причина заключалась в том, что не было настоятельной нужды. Такая нужда появилась только с полным и окончательным разделением труда и специализацией в последнем столетии. Для того чтобы дать толчок развитию психологии, нужна была духовная нужда нашего времени. Разумеется, факты души существовали и раньше, но они не были настоятельными, и никто не обращал на них внимания. Вполне обходились и без них. Сегодня без души уже не обойтись.

Пожалуй, первыми, кто по-настоящему осознал эту истину, были врачи, поскольку для священника душа может быть лишь чем-то, что должно быть втиснуто в уже известную форму, с тем чтобы обеспечить ее нормальную функцию. До тех пор пока эта форма фактически сохраняет жизнеспособность, психология представляет собой лишь вспомогательную технику, а душа не является фактором sui generis. Пока человек живет в пастве, у него нет души и он в ней не нуждается, за исключением веры в бессмертную душу. Но как только он перерастает рамки своей локальной западноевропейской религии, то есть когда форма его религии не может больше охватить всей полноты его жизни, тогда душа начинает становиться фактором, к которому с помощью обычных средств подступиться уже невозможно. Потому-то у нас и есть сегодня психология, опирающаяся на эмпирические факты, а не на догматы веры или философские постулаты. Вместе с тем в том факте, что у нас есть психология, я усматриваю симптом, доказывающий глубокие потрясения коллективной души. Ибо с душой народа дело обстоит точно так же, как с душой отдельного человека: покуда все складывается благополучно и вся душевная энергия находит упорядоченное и удовлетворительное применение, от нее не исходит для нас ничего такого, что могло бы доставить нам беспокойство. Нами не овладевают неуверенность и сомнения, и мы не знаем, что значит быть не в ладах с собою. Но стоит только некоторым каналам душевной деятельности закупориться, как тут же возникают, так сказать, застойные явления, источник переполняется, то есть внутри хочется не того, что есть снаружи, и как следствие мы перестаем быть в ладах с собою. Только в этом случае, в этом затруднительном положении, душа раскрывается как нечто жаждущее другого, как нечто чуждое и даже враждебное и несовместимое. Открытия фрейдовского психоанализа иллюстрируют этот процесс наиболее ярко. Первым, что он обнаружил, было существование противоестественных сексуальных и преступных фантазий, совершенно несовместимых с сознанием цивилизованного человека. Попади кто-нибудь под их влияние, тот непременно станет бунтарем, преступником или сумасшедшим.