Книга Гран-при для убийцы - Чингиз Абдуллаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я не имею права говорить о том, что там производится, —улыбнулся Колыванов, — но уверяю вас, что продукция именно этого заводатеррористам вряд ли понадобится. Впрочем, мы можем оформить вам допуск и высможете убедиться в этом на месте.
— Ядерное оружие, — снова повторил Мовсаев, — дажеобогащенный уран может стать источником страшной опасности. У террористов естьденьги и возможности. Они могут сделать все, что угодно.
— Нет, — засмеялся Колыванов, — с этого завода не могут. Яподам официальную заявку, но уже сейчас могу вам сказать, что компоненты, окоторых я говорил, совершенно неопасны для окружающих. — Я ничего не понимаю, —удивился Мовсаев. — Как это неопасны?
— Там делают панели для управления. Только металлическиеящики, — улыбнувшись, признался Колыванов, — а всю начинку изготавливают совсемв другом месте. Пустыми металлическими ящиками можно, в лучшем случае,проломить голову одному-двум прохожим. Да и то, если они будут сильно пьяны ине смогут увернуться от такой тары.
— Ясно, — Мовсаев тоже улыбнулся. — Но мы все равно поедемна оба завода.
— Я бы рекомендовал скорее обратить внимание на мастерскую,— посоветовал собеседник. — Там как раз хранение оружия налажено не совсемдолжным образом. И, конечно, на воинскую часть, откуда можно вывезти сколькоугодно оружия.
— Вы думаете, террористы прилетели сюда, чтобы тащить черезвсю страну обычное стрелковое оружие, которое можно купить где угодно наБлижнем Востоке? — спросил Мовсаев; — Нет. Они прилетели за чем-то особенным.Пошли на такой шаг именно потому, что в этих ящиках лежало что-то такое, что имбыло чрезвычайно необходимо. Причем это наверняка не оружие. Это должна бытьвнешне нейтральная продукция, которая может спокойно пройти в случаенеобходимости таможенный досмотр. И которая может превратиться в оружие в рукахтеррористов.
— Интересная задача, — кивнул Колыванов. — В таком случае,может, это действительно были наши панели. Хотя для чего они террористам, умане приложу…
— Во всяком случае, это были не автоматы. Что это захимический комбинат, который указан в вашем списке?
— Обычный комбинат, — махнул рукой Колыванов, — кажется, тампроизводят химические удобрения для сельхозпродукции. Ничего особенного, нопредприятие в годы Советской власти тоже называлось «почтовым ящиком». Навсякий случай. Сейчас это обычный комбинат, хотя и режимный.
— А воинская часть? Какая это часть?
— Кажется, штаб полка или что-то в этом роде. Точно не знаю.Но ничего особенного. Они находятся довольно далеко от города, в Нижнем Ингаше.Туда можно добраться либо на поезде, либо на вертолете. На вертолете лучше, таккак от железнодорожной станции нам придется ехать еще около сорока километров.А сейчас у нас дороги просто непроходимые. Прошли сильные дожди.
— В таком случае мы полетим вертолетом, — решил Мовсаев. —Мы должны посетить все пять объектов. Если не найдем там ничего, начнемпроверку остальных организаций. И если понадобится, проведем здесь неделю, две,месяц, но проверим каждое предприятие, даже школу и больницу, откуда могли уйтиящики в Москву. Если, конечно, к тому времени мы еще не будем знать, что именнолежало в этих ящиках.
— У вас мало времени?
— Очень. По нашим сведениям, террористы очень опасны. И ониготовят грандиозную акцию, о которой мы ничего не знаем.
— Тогда давайте начнем, — подвинул к себе список хозяинкабинета. — И если понадобится, проверим каждую организацию. Но я по-прежнемунастаиваю на том, что с этих заводов ничего не могло пропасть.
Он открыл глаза и увидел сидящего рядом отца. И улыбнулся,решив, что остался ночевать у родителей. Только затем он увидел, что отец вбелом халате и почувствовал резкий незнакомый запах больничной палаты. Дронгоприподнялся на локте.
— Где я? — удивленно спросил он.
— В больнице, — невозмутимо ответил отец. Сын повел взглядоми увидел стоявший рядом с ним столик и надпись на бутылочке. Он пригляделся,пытаясь прочитать. С изумлением отметил: буквы незнакомые. И тут он вспомнилвсе.
— Мы в Израиле, — подтвердил отец.
— Это я понял, — откинулся на подушку Дронго. — Но что здесьделаешь ты?
— А я прилетел к сыну, — невозмутимо сказал отец, — кстати,твоя седая борода тебе совершенно не идет. Если ты захочешь встать с постели,то сможешь ее сбрить.
— Встать. — Он посмотрел на себя, опасаясь увидетьзабинтованное тело.
Но все было внешне в порядке. Он поднял руки, пошевелилногами.
— Странно, я точно помню, что меня ранили, — пробормоталДронго.
— Нет, — возразил отец, — тебе просто повезло. Ты был варабской одежде, у тебя было небритое лицо и в руках ты держал пистолет. Тебявполне могли застрелить, но в последний момент штурмовик специального отрядаМОССАД решил выстрелить из газового пистолета. У них был приказ взять живьемСалеха Фахри, в номере которого ты, очевидно, оказался не случайно. Поэтомутебе и повезло. Если бы ты был в любом другом номере, тебя бы почти навернякапристрелили. Во всяком случае, остальных трех террористов они пристрелили.
— А Красавчик?
— Он ушел, — ответил отец.
— Откуда ты это все знаешь? — нахмурился сын.
— Здесь два дня вместе со мной дежурит очаровательная особа,которая мне все рассказала. Между прочим, очень симпатичная, правда, она незнает русского языка и мы общались по-немецки.
— Ты знаешь немецкий? — изумился сын.
— Я же был на войне, — улыбнулся отец. — Правда, тогда я былвосемнадцатилетним лейтенантом, но язык нас заставляли учить. С тех пор янемного помню.
— И ты сумел понять все, что она тебе сказала?
— Конечно, нет. Но она приходила вместе с Павлом Гурвичем,который мне переводил. Он говорил, что работает в «Сохнут», но, по-моему, онработает в несколько другом ведомстве.
— По-моему, тоже, — засмеялся Дронго. Потом, подумавнемного, спросил:
— Но ты ведь не летаешь на самолете? Ты уже не летал летсорок? Как ты сумел сюда приехать?
— Когда у тебя будет сын и когда он будет постояннопропадать в разъездах, иногда попадая в больницу или в тюрьму, и когда тебе вочередной раз сообщат, что он лежит в больнице, уверяю тебя, что ты бросишь всесвои дела и помчишься туда, где будет твой сын.
— Понятно.
— Они выпишут тебя через несколько дней, — продолжал отец, —и мы можем уехать домой.
— Нет, — возразил он, глядя в потолок, — не сможем.
