Книга Пятнадцать жизней Гарри Огаста - Клэр Норт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Неблагодарности, мэм? – переспросил я.
– Ты прожил в этом доме всю свою жизнь и практически стал частью этого поместья. А теперь вдруг ты решаешь уехать. Должна признаться, этого мы от тебя не ожидали, Гарри. Мы были о тебе лучшего мнения.
– Значит, вы разочаровались во мне из-за того, что я получил стипендию в Кембриджском университете?
– И ведь как все это было сделано – тайком, исподтишка! Ты ни с кем не посоветовался, ни у кого не спросил разрешения. Ты не занимался дополнительно. Да и средств у тебя, насколько я понимаю, нет. Подобные дела так не делаются!
Я смотрел на Констанс, слушал ее и думал о том, что она, по всей вероятности, не в себе. Нет, ее нельзя было назвать умалишенной в обычном смысле этого слова. Эта была особая разновидность сумасшествия, когда человек настолько убежден в правильности своего представления о мире, что не в состоянии видеть многие очевидные вещи – и потому фактически является помешанным. Для Констанс я был мятежником, разрушающим привычный порядок вещей. Интересно, как бы она вела себя в XXI веке, увидев, как в Нью-Йорке рушатся башни-близнецы, подумал я.
– Вы хотите, чтобы я остался? – поинтересовался я.
– Ты уже взрослый молодой человек, – сказала Констанс. – Если тебе взбрело в голову бросить своего отца на произвол судьбы и отправиться туда, где ты наверняка будешь не на своем месте, – что ж, это целиком и полностью твое решение.
Интересно, как бы я чувствовал себя во время этого разговора, если бы был обыкновенным восемнадцатилетним юношей? Сейчас мне, прожившему в общей сложности восемьсот сорок девять лет, слушать разглагольствования Констанс было смешно.
Я сообщил ей, что еще раз как следует все обдумаю. Она в ответ процедила что-то пренебрежительное и жестом дала мне понять, что я свободен.
Дойдя до конца коридора, я перестал сдерживаться и расхохотался.
Во время учебы в университете я, разумеется, часто предавался воспоминаниям.
Естественно, большинство из них было так или иначе связано с Винсентом.
Когда началась Вторая мировая война и меня призвали, мне удалось попасть в службу военной разведки. К 1943 году я вовсю занимался разработкой мер по введению в заблуждение немецкого командования. Главной моей заботой было понять, следует ли делать картонные и деревянные макеты танков трехмерными или же достаточно придать им рельефный вид с помощью хорошо продуманной раскраски. Задача состояла в том, чтобы создать у пилотов немецкой разведывательной авиации иллюзию сосредоточении войск совсем не в том районе, где они на самом деле концентрировались. К 1944 году я так погрузился в работу, что при каждом сообщении о вражеском самолете-разведчике, пролетевшем над побережьем графства Кент до того, как мы успели полностью разместить там наши макеты, или прошедшем над ложными районами сосредоточения на чуть более низкой высоте, чем обычно, мое сердце начинало биться вдвое чаще. На какое-то время я перестал вспоминать о Винсенте. Однако он сам напомнил о себе. В апреле 1944 года для осмотра наших фальшивых аэродромов в Англию прибыла группа американцев. Кто-то спросил меня, готовы ли макеты новых реактивных истребителей, которые можно было бы там разместить.
Вопрос застал меня врасплох. Я вдруг усомнился в собственной памяти. Реактивные истребители в 1944 году? Я знал, что реактивный двигатель еще только разрабатывается. Говорить можно было только о его испытаниях. Однако о том, чтобы использовать реактивные самолеты в боевых действиях, речь не шла. Во всяком случае, в хорошо изученной мною истории Второй мировой войны ни о чем подобном не упоминалось. В моих прежних жизнях, когда я непосредственно участвовал в боях, мне тоже ни о чем подобном слышать не приходилось. В ответ на заданный мне вопрос я пробормотал что-то невнятное и тут же перевел разговор на то, каким образом мы в графстве Кент имитировали интенсивный радиообмен, неизбежный в районе дислокации крупной группировки войск. Когда совещание закончилось и наши американские гости разошлись, я стал размышлять над странным вопросом. Чтобы прояснить ситуацию, я связался с представителями американских ВВС и стал интересоваться характеристиками некой новой, реактивной боевой машины – якобы для того, чтобы иметь возможность сделать ее макет максимально похожим на оригинал. Ответы лишь усугубили мои сомнения. Кто-то говорил, что реактивные истребители еще только создаются, кто-то – что я обратился не по адресу и мне следует связаться с парнями, сидящими в Портсмуте. Так ничего толком и не выяснив, я уже готов был плюнуть на все и забыть о странном эпизоде. Однако в декабре 1945 года, навещая своего приятеля в госпитале в Фолкстоуне, я испытал новый шок. Пожав мне руку, приятель радостно сообщил, что ему пересадили почку, и даже продемонстрировал послеоперационный шрам. Между тем мне было прекрасно известно, что первую операцию по пересадке человеческого органа должны были сделать только через пять лет.
Итак, мир менялся, и источником изменений была Америка.
В другой ситуации это немедленно привлекло бы внимание клуба «Хронос», и его реакция была бы весьма жесткой. Однако клуб был серьезно ослаблен. И дело было не только в этом. В те годы – а это была моя вторая жизнь после того, как калачакра в массовом порядке подверглись стиранию памяти, – многие еще только начинали понимать, что они вовсе не простые смертные.
– Нам нужна твоя помощь, Гарри, – сказала Акинлей.
Великолепная Акинлей, которая сама сделала выбор в пользу процедуры Забвения и по счастливой случайности избежала попадания в лапы Винсента, заняла в клубе одну из руководящих должностей. Она координировала деятельность «Хроноса» в Лондоне, Париже, Неаполе, а также в Алжире, мобилизуя выживших после атаки и консультируя новых членов сообщества, которые только начинали осознавать свою природу.
Акинлей была единственной из калачакра, кто знал о том, что Винсенту не удалось стереть мою память. Никому другому я не осмелился об этом рассказать.
– Я думаю, что тот, кто устроил все это, временно затаился, – сказал я. – И если я его не найду, он нападет на клуб снова.
– Для того чтобы рассчитаться с ним, времени у нас более чем достаточно. Разве не так?
– Возможно, так. А может быть, и нет. Время всегда было проблемой для членов клуба «Хронос». У нас всегда было его слишком много, поэтому мы не научились его ценить.
Я предоставил Акинлей заниматься делами клуба, а сам в 1947 году полетел в Америку в качестве эксперта по вопросам стратегической дезинформации с удостоверением небольшой британской газеты, которое должно было дать мне необходимую свободу передвижения в поисках Винсента Ранкиса.
Где бы он ни находился, для меня было очевидно, что он не бездействует. В продаже уже появились цветные телевизоры, а ученые спорили о том, когда человек впервые ступит на поверхность Луны. Америка была на подъеме – страна-победительница, несокрушимая и успешная. Началась ядерная эра, и казалось, что уже совсем скоро люди будут летать в ракетах на работу. Темной тучей на горизонте была советская угроза, но большинство американцев пребывали в уверенности, что с ней как-нибудь удастся справиться – как и приструнить тех немногих граждан внутри страны, которые стали жертвой вражеской пропаганды. Черт возьми, ведь хорошие парни всегда побеждают! Раньше мне доводилось подолгу жить в Америке, но я впервые оказался в Штатах практически сразу после окончания Второй мировой войны. Движение в защиту гражданских прав, Вьетнам, Уотергейт – все это было еще в будущем.
