Книга ВЧК в ленинской России. 1917–1922: В зареве революции - Игорь Симбирцев

Об остальном среднему советскому человеку и знать было не обязательно. Об изгибах жизненного пути этого человека, о его странных отношениях с родными людьми, о его временном нахождении в оппозиции к Ленину внутри партии, о грызне с Наркомюстом и требованиях прав на бессудные расстрелы для ВЧК, о ночных кошмарах и сомнениях якобы «железного чекиста». А возможно, и о страшной усталости в итоге от всего этого, вплоть до глубокой предсмертной депрессии. О том, что этот аскетизм и фанатизм временами переходил все границы разумного, пугая даже закаленных суровым временем подчиненных чекистов.

Этот человек был гораздо сложнее такого созданного ему глянцевого образа. Он не идейный аскет, не думавший ни о чем, кроме революции, но и не сумасшедший садист, какими были иные его подчиненные в ЧК. Дзержинский выше таких примитивных схем сторонников крайностей в политических взглядах. Когда его пытаешься поставить в линию с другими выдающимися руководителями спецслужб в истории России, изначально он кажется намного проще своих предшественников из лидеров тайного сыска при царе Толстого, Бенкендорфа или Судейкина, по крайней мере, выглядит более понятным. При близком изучении биографии этого человека простота улетучивается, а сомнения растут. Из тумана скрытых от нас ранее фактов и из глянца застывшего образа «человека в шинели» со стаканом морковного чая в руке вырастает понемногу фигура достаточно противоречивая, где-то страшная в своем истовом фанатизме, а где-то и глубоко трагическая. На мой взгляд, по сложности восприятия этого человека на посту главы спецслужбы Советской России личность Дзержинского превосходит вышеназванных титанов из руководства тайных служб Российской империи, да и многих последователей из советских генералов спецслужб, нужно только посмотреть на него, отрешившись от сложившегося стереотипа.

В случае с Дзержинским два аспекта привлекают внимание к его персоне, как основателя и первого начальника спецслужбы СССР под названием ЧК. Это, во-первых, нестандартность его прихода на пост главы спецслужб из рядов идейных противников режима и революционного подполья. Ведь до него в мировой истории спецслужб только знаменитый глава разведки Сербии Драгутин Дмитриевич, более известный в истории под своей кличкой Апис, пришел на официальный пост главы спецслужбы с опытом подпольщика и командира тайной террористической организации «Черная рука».

Во-вторых, в деятельности Дзержинского во главе советской спецслужбы очень интересна его позиция в ВЧК во внутрипартийных спорах, когда эти дискуссии внутри большевистской партии по многим вопросам еще велись открыто и достаточно жарко. Посмотрим на основные вехи жизненного пути Дзержинского от увлеченного социализмом польского паренька до главы мощной спецслужбы новой державы – СССР.

Профессиональный революционер

Дореволюционная часть биографии будущего основателя ЧК достаточно изучена и наиболее понятна. Он действительно был профессиональным революционером из большевистской гвардии, была такая когорта борцов революции, их судьба предполагала постоянную борьбу на пользу партии, агитацию, боевую жизнь в подполье, тюрьмы, побеги с каторги, фракционные споры. Феликс Дзержинский здесь не выбивался из общего ряда.

Он родился в 1877 году в семье мелких польских дворян Дзержинских в Ошмянах, сейчас это райцентр в Белоруссии, а тогда – населенный большей частью поляками уголок Виленской губернии Российской империи. В политику, так модную тогда среди молодежи Российской империи, юный польский шляхтич ушел еще гимназистом, так и не закончив полностью гимназию в Вильно. Тогда многие польские юноши его поколения выбирали путь националистического подполья, уходя в сепаратистское движение ППС, но молодой гимназист Дзержинский стал марксистом и интернационалистом. С восемнадцати лет Феликс Дзержинский был членом социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы, вошедшей вскоре на правах фракции в единую РСДРП, с тех пор и до конца жизни он считал себя только социал-демократом (большевиком), сторонником ленинского течения в социал-демократии России.

Этому предшествовал уход Дзержинского из дома с поступлением в Виленскую гимназию, как полагают, из-за темной истории со смертью его младшей сестры Ванды. Сестра умерла то ли от болезни, то ли в результате некоего несчастного случая. Долгие годы уже ходит версия, что Феликс с другим его братом, Станиславом, стали виновниками гибели Ванды, забавляясь отцовским оружием и случайно произведя выстрел, за что оба были отлучены от дома и отправились в столицу Виленского края начинать самостоятельную жизнь. Так это было или случайное убийство сестры Феликсу Дзержинскому приписали недруги и любители исторических сенсаций, но он действительно уезжает из родного дома учиться в Вильно, где вскоре вступает в польский социалистический кружок Моравского, а затем становится уже убежденным и стойким социал-демократом. Во всяком случае, с отъездом в Вильно и присоединением к марксистам Феликс Дзержинский решительно порывает с домом и семьей, он практически никогда затем в разговорах или письмах не поминал родителей, и на похороны родной матери человек с «горячим сердцем» отчего-то не приехал. С семнадцати лет семьей Феликса стала социал-демократическая партия, а сам он верным ее адептом до гробовой доски.

После первого ареста и предварительного заключения в Ковно (Каунасе) в 1897 году двадцатилетнего бунтаря выслали в Вятку. Отсюда, из вятского городка Нолинск, он совершил первый свой побег, был объявлен во всероссийский розыск и перешел на нелегальное положение, работая в подполье социал-демократов в Варшаве. Здесь он имел оригинальную партийную кличку Переплетчик, сохранившуюся за ним в большевистском подполье до самого 1917 года, но никогда не употребляемую уже на посту главы ВЧК. И редко почему-то упоминаемую в советской литературе, словно этого партийного прозвища Дзержинского агитпроп по каким-то причинам стыдился, в отличие от его партийной клички в РСДРП – Юзеф.

Вятская ссылка в жизни двадцатилетнего ссыльного бунтаря Дзержинского отмечена еще и первой по-настоящему пылкой любовью к девушке по имени Маргарита, тоже пребывавшей в вятских краях в ссылке за свою политическую деятельность, роман с которой был недолгим и навсегда закончился с побегом Феликса Эдмундовича из Нолинска от большой любви в большую политику. Хотя исследовавшая тему «Дзержинский и его женщины» журналист Татьяна Федоткина пишет о первой любви юного Дзержинского еще в гимназические годы в Вильно к сверстнице Марысе Демкевич, с которой юный Феликс клеил на заборах социалистические листовки, а Маргарита Николаева в Нолинске появилась позднее, и ее Феликс оставил со словами: «Не могу искать личного счастья, когда миллионы людей страдают».

Хотя возможно, что разрыв Феликса с первой большой любовью только потом любящие Дзержинского авторы обставили такой «идейно-политической» ширмой, возможно, просто их любовь оказалась недолгой и зашла в тупик. На это наводят мысли недавно опубликованные письма Дзержинского к Николаевой из книги коллектива авторов из Академии ФСБ «Я тебя люблю», собравшей любовную переписку Феликса Эдмундовича. Письма Маргарите из 1899 года, напротив, рисуют молодого революционера не столько идейным фанатиком, сколько мятущимся человеком и не очень уверенным в себе пареньком. Во всяком случае, он пишет, что им все равно никогда не быть мужем и женой, что он вообще не приемлет церковного венчания, а значит, не стоит усиливать искушение любви и ослаблять свои и так подорванные в ссылке силы. Кажется, это трудно трактовать впрямую как решительный отказ от любви в пользу революции. В том же письме Рите Николаевой Феликс пишет: «Ты видишь во мне фанатика, а между тем я просто жалкий мальчуган, чувствую себя слабым и бессильным, и мысль эта меня пугает». Это явно слова не фанатика-революционера, гордо отринувшего любовь во имя классовой борьбы. В 1901 году в письме из Седлецкой тюрьмы Дзержинский окончательно объяснился с Николаевой и попросил ее больше ему не писать никогда.