Книга Власть - монополия на насилие - Олег Кашин

Почему Кремль за интернет-голосование? Потому что у Кремля есть ресурсы, чтобы провести через интернет-голосование что угодно и кого угодно. Рынок таких услуг в нашей стране неплохо развит и почти весь контролируется людьми, лояльными Кремлю — некоторые из них даже заседают в Госдуме и Общественной палате.

При этом — даже если бы повелителей ботов и не существовало, защита прав человека — в любом случае не та сфера, в которой конечным должно быть мнение большинства, потому что очень часто как раз от большинства и приходится защищать права человека. С другой стороны, авторитарный Федотов — про него, в общем, и без пояснений понятно, кого он может привести в этот совет, упырей он не приведет, а реальных правозащитников — приведет. Это все-таки не настолько массовая профессия, правозащитник, и понятно, что у Елизаветы Глинки или Павла Чикова, имена которых уже прозвучали среди возможных кандидатур — конкурентов немного.

Кто спасает бездомных от голода и холода? Доктор Лиза Глинка. Кто вытаскивает из тюрем и спасает от преследований незаконно арестованных и политически преследуемых? Чиков, «Агора». Желание Федотова видеть их в совете — вполне логично и убедительно, а в интернет-голосовании шансов у них меньше, чем у любого медийного героя, которого поддержит депутат Бурматов. Так что это действительно показательное столкновение парадигм.

Но показателен этот спор прежде всего тем, что в нем на самом деле нет никого, кто был бы прав. Просто потому, что от результатов этого спора ничего в действительности не зависит, потому что ничего не зависит от этого совета. Совету не первый год, до Федотова его возглавляла Элла Памфилова, и у нас у всех была возможность убедиться в степени влияния этого учреждения.

Президентский совет по правам человека не отправил в отставку ни одного чиновника, нарушившего права человека, не посадил ни одного полицейского, превысившего полномочия на митинге, не спас от тюрьмы ни одного активиста — зато члены совета иногда делали какие-то индивидуальные или коллективные заявления, выражали озабоченность, создавали видимость. И эта единственная функция совета никак не зависит ни от его персонального состава, ни от способа его формирования.

Просто пора уже понять — невозможно внутри системы устроить какой-то островок справедливости и честности, а если и возможно, то к ситуации с законом и правами человека в стране он будет иметь такое же отношение, как магазины «Березка» к остальной системе торговли в советские времена.

17 августа. 21 год после крушения советской системы — это, конечно, самое время, чтобы спорить о советском народе. С этим, наверное, даже придется смириться; это, кажется, навсегда. Вот умрем мы, пройдет лет, может быть, сто, и кто-нибудь опять скажет, что в Советском Союзе было хорошо, а кто-нибудь ему возразит и скажет, что было плохо. Это наша традиция, и мы ее храним, хотя, честно говоря, лучше бы не было этой традиции, надоела ужасно.

К тому же, когда спорят о колбасе или, не знаю, о кино, это еще как-то можно понять. Колбаса — вещь, данная нам в ощущениях, и кино тоже. А «советский народ, новая историческая общность», — интересно, Путин уверен, что вспоминает сейчас именно эту общность, а не строчки из советских учебников?

Просто он говорит об этой «новой исторической общности» так, как будто она действительно существовала. А ее ведь на самом деле не было. Как только «стало можно», то есть как только советское общество стало чуть менее тоталитарным, в конце восьмидесятых, эта «новая историческая общность» немедленно начала друг друга резать и стрелять в Сумгаите, Оше, Фергане и так далее вплоть до уже постперестроечных Бендер и Грозного. Локальные войны, этнические чистки и простые, бескровные межнациональные противоречия, которые продолжались непрерывно на протяжении всех последних лет существования СССР — это, как ни посмотри, было такое настоящее банкротство советской национальной политики. Оказалось, что дружба народов держится на чем угодно, только не на доброй воле самих народов.

Да и в мирное время, то есть до перестройки — я сейчас спрашиваю у старшего поколения, у тех, которые застали, — вы что, одинаково комфортно чувствовали себя и в Прибалтике, и на Кавказе, и в Средней Азии? Я рос в Калининграде, и как люди средней полосы ездили на электричках за колбасой в Москву, так и мы ездили на электричках за колбасой в Литву, и задолго до всякого сепаратизма наши братья и сестры по «новой исторической общности» в очередях и за прилавками не так чтобы очень были рады делить с нами свою дуону — я помню эпизод из детства, когда просишь в столовой хлеба, а тебе говорят, что это не хлеб, а duona, хлеб по-литовски. Новая историческая общность, ага.

Все эти вещи пересказывать в ответ на слова Путина о советском народе именно неловко — слишком очевидными они кажутся. Единственное, что я могу предположить — может быть, Путин это и имел в виду — когда с трибун и из телевизора людям врут про дружбу народов, а люди уже привыкли к этому и просто не обращают на это внимания? В этом смысле, конечно, Путин прав.

15 августа. Российская аппаратная традиция устроена так, что чью-нибудь отставку можно адекватно оценить только после того, как отставленный чиновник получит новую должность. Я бы вспомнил карьеру начальника ГУВД Москвы Владимира Пронина, которого со скандалом сняли после истории майора Евсюкова, а потом тихо назначили топ-менеджером в «Олимпстрой», или главы МВД Татарстана Асгата Сафарова, которого сняли после убийства в ОВД «Дальний», а потом назначили вице-премьером, или Сергея Дарькина, который был, может быть, самым одиозным российским губернатором, и после отставки даже ходили слухи, что он не вернется в Россию с Мальдив, на которых его застала новость об отставке, но потом вернулся и нормально теперь работает заместителем министра регионального развития.

Сейчас, когда появилась информация об отставке главы Химок Владимира Стрельченко, все бросились поздравлять Евгению Чирикову, как будто это ее победа и как будто Стрельченко ушел из-за того, что три года назад в его городе начался скандал из-за вырубки Химкинского леса. Когда через неделю или через месяц мы узнаем, что Владимир Стрельченко назначен заместителем министра — да хоть бы и регионального развития, — вот тогда и надо будет звонить Чириковой и спрашивать ее, что теперь будет с Химкинским лесом.

Понятно, что глава Химок, как и главы других подмосковных городов и районов (почти одновременно со Стрельченко ушел мэр Балашихи Владимир Самоделов), уходит не потому, что его деятельность во главе города сопровождали запредельные даже по российским меркам скандалы, а потому, что Сергей Шойгу, как и всякий новый губернатор, понемногу избавляется от кадрового наследия своего предшественника, и в этом смысле для Шойгу нет разницы, Стрельченко он прогоняет или кого-то другого, хорошего и доброго. Это просто совсем другая логика, в которой искалеченные оппоненты уходящего мэра просто ничего не значат.

Два года назад, когда на пике противостояния вокруг Химкинского леса анархисты и антифашисты напали на здание химкинской администрации, один из организаторов этой акции объяснял мне: «Да леса нет давно — к черту лес! Это война с бандитами, если сказать коротко. Мы все клюнули на обворожительный вариант в стиле Рэмбо: коррумпированные бандиты, рейдеры, нацисты — что может быть более впечатляюще, что может быть красивее?»