Книга В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Андрей Окулов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но пока эту должность занимал Евгений Романович Романов, он не только считался с мнением Совета, но просто не считал себя вправе пойти против мнения большинства организации. Его часто обвиняли в диктаторских замашках, но он скорее был властен. Его авторитет был непререкаем. Но Романыч старел, и прекрасно понимал это. На одном из собраний во Франкфурте он сказал прилюдно:
— Я скоро умру. И вы все скоро умрете. Нужно передать организацию в надежные руки. И поскорее…
Этим он и занимался. Ускоренно и лихорадочно. Но как он мог так быстро найти эти самые «надежные руки»?! В разговоре с Борисом Степановичем Брюно он сформулировал это так:
— Конечно, это уже будет другая организация, а не тот НТС, в котором мы все состояли. Но все-таки она будет…
Старики все чаще принимали чаемое за сущее. Можно ли их упрекать за это? Трудно. Равно как и за то, что вскоре они начали умирать один за другим: Поремский, Романов, Редлих, Рар… Когда-то в руководстве НТС были лучшие умы русской эмиграции. Но все люди смертны.
Еще в восьмидесятых многие из них пытались выдвигать на руководящие посты в организации своих детей. Тех самых иностранцев русского происхождения. Этих людей стоит пожалеть еще сильнее. Как и тех, кем им поручили командовать.
Искусственно создавать природу… Сама природа такого не прощает.
Из Америки приехал Борис Сергеевич Пушкарев. Сын знаменитого русского историка. За избрание его голосовало абсолютное большинство, включая автора. Это было очень наивно. Диктатор Сталин в свое время сказал: «Сын за отца не отвечает»! Правда, после этих слов он расстреливал и детей, и отцов…
Молодой Пушкарев был типичным американцем русского происхождения. Он воспитывался в среде русской эмиграции. Но многое из того, что он знал, он просто заучил наизусть, не всегда понимая смысл того, что учил. А требовалось с него больше, чем он просто мог осознать. Он был очень образованным, но в своей сфере — в градостроительстве. Он был автором не одной книги в этой области. Руководил группой НТС в Нью-Йорке. А тут нужно было руководить всей организацией в постсоветской России…
В 1987 году произошла «Горбачевская амнистия»: были освобождены все политические заключенные. В 1990-м году исчезла цензура. Горбачев, который остался сторонником «демократического социализма», и сам не знал, в каком состоянии находится страна. Свобода прессы привела к быстрому падению самого режима.
Последние годы своего существования НТС вел против коммунизма информационную войну. С отменой цензуры пропал смысл в любой конспиративной работе. В 1990 году была ликвидирована «последняя белоэмигрантская разведка» — Закрытый сектор НТС.
Финансирование организации резко сокращалось. Начались увольнения. Был продан дом в Париже, принадлежавший НТС. На эти деньги было куплено несколько квартир в Москве. Журнал переехал в Россию.
Уже прошла война в Приднестровье. Вся страна узнала имя генерала Лебедя, прекратившего этот конфликт. Как-то вечером, мы с Робертом сидели в опустевшей редакции и обсуждали новую политическую фигуру. Генерал представлялся интересной, хотя и неоднозначной личностью. Я просто предложил послать Лебедю письмо с материалами нашей организации.
— А на какой адрес?
Я пожал плечами.
— Его можно вычислить…
Что мы и сделали. Запаковали в конверт программную брошюру, приложили письмо на имя генерала, и я надписал адрес: Молдова, Приднестровье, г. Тирасполь, штаб 14-й армии. Генералу А.И. Лебедю. И письмо отправилось в путь.
В суматохе мы вскоре забыли о нем. Но через некоторое время на редакцию пришел ответ! Это был факс на немецком языке, который переслал кто-то из знакомых контакта. Там высказывалась заинтересованность в контакте и творилось, что генерал Лебедь «с интересом пролистал вашу брошюру». Продолжалось общение по факсу, но сотрудник генерала настаивал на общении по-немецки. Дескать, так лучше для конспирации. Я выслал ему свою статью о генерале Лебеде, достаточно критическую. Ответ сотрудника не заставил себя ждать. Вот тут я и увидел всю глубину советского подобострастия. Одну фразу из его ответа я помню до сих пор. Потом мы с друзьями на спор пытались выговорить ее за пьянкой с первого раза. «Надо больше писать об этом кристальной души самородке, посланном Богом многострадальному русскому народу, чье сердце кровоточит болью народных страданий». Надеюсь, что запомнил близко к тексту. Нарочно не придумаешь. А он писал все это на полном серьезе.
Вскоре зашел разговор о его приезде во Франкфурт-на-Майне. Когда ему сообщили о размере суточных, он написал: «За те услуги, которые я могу вам предоставить, я ожидал бы вдвое больше, но дареному коню в зубы не смотрят»… Да уж. Торгуются даже здесь.
Он приехал. Слушал мало, в основном вещал. Да так, что у наших мудрых стариков уши вяли. Ему надавали кучу книг для генерала, но он уже в аэропорту начал их выгружать и засовывать на их место какие-то шоколадки:
— Потом почитаем…
Он прилетал еще пару раз. Один раз его, вместе с напарником, поселили в клубе «Посева». Трезвым он бывал редко, хотя и пытался бросить пить у всех на глазах. А потом, также у всех на глазах, срывался…
Татьяна Александровна Славинская, дама дворянского воспитания, после подошла ко мне и удивленно спросила:
— Ты ведь говорил, что он полковник. А это неправда!
— Почему?!
— Я видела много полковников и прекрасно знаю, какими они бывают.
Я несколько опешил, но через несколько минут догадался, в чем дело.
— Татьяна Александровна, вы ведь знали полковников БЕЛОЙ армии, а этот — из СОВЕТСКОЙ!
Она всплеснула руками:
— Как я раньше-то об этом не подумала!…
Тем временем редакция журнала уже работала в России. Романыч успел пару раз увидеться с представителем генерала. А потом контакт с генералом был перенесен в Москву. С Лебедем виделся Роман Николаевич Редлих. Впечатление от встречи осталось вполне четким: «Человек он неплохой. Но в политике недалекий». Слушать последнего философа русского зарубежья он не очень старался: больше поучал сам.
Во время очередного приезда во Франкфурт его сотрудник, приняв внутрь очередную дозу горячительного, высказался очень просто.
«Мы-то думали, за вами американцы стоят, у вас деньги… А вы меня в своем клубе на ночлег на диванчике устроили! Несерьезно все это».
Все идеологические вопросы были для него малопонятны и малоинтересны.
В Москве дело сложилось просто никак. В итоге генерал Лебедь выгнал своего сотрудника и передал нам деньги на ремонт квартиры, в которой тот жил. Со стороны генерала это был благородный и порядочный жест, поскольку этот «человек от генерала» успевал не только приводить отведенную ему квартиру в совершенно непотребный вид, но и плести интриги против самого генерала. Совки любили сочетать лизоблюдство перед начальством с подлыми интригами против него же. Книги, которые ему передавали для генерала, были просто свалены на полу: он их никому передавать и не собирался.