Книга Криминалистка - Мария Ветрова

— Помогите, я заглохла… — начала было я и в ту же минуту почувствовала, что лечу в его сторону с противоестественным ускорением, еще секунда — и врежусь ему в грудь… Я и врезалась, но совсем не больно, потому что мужик молниеносно подхватил меня и, оторвав от скользкого льда, прижал к себе, одновременно выдохнув, как и в первую нашу встречу: «Ты!..»

— Ты… — отозвалась и я, словно лесное эхо. А Виталька прижал меня к себе так крепко, что в следующие полминуты я и не могла больше ничего сказать, лишенная такой возможности его объятиями. И слава богу! Потому что я еще не успела придумать сколько-нибудь приличного предлога, чтоб объяснить ему мое присутствие у подъезда… Вот незадача!

Виталька вообще-то и не спрашивал, не только об этом, но совсем ни о чем, поскольку занят был мной же — точнее, моим подъемом на его этаж. Я так и не поняла, каким образом попала в его квартиру: то ли собственными ногами, то ли шагая по воздуху, сантиметрах в десяти от пола…

— Светик… — пробормотал он уже в прихожей, собственноручно расстегивая мою дубленку, тем более что пальцы у меня просто окоченели и почти не двигались, — Светик…

— Я так замерзла, — пожаловалась я. — И машина заглохла, а Катька ждет… Они там с ума сойдут!

— Не сойдут, — произнес он, временно переставая согревать губами мои покрасневшие руки. — Мы ей сейчас позвоним… Как хорошо, что твоя машина заглохла!..

— Виталик, — забеспокоилась я, — ты не понял, это ничего не значит, я просто ехала мимо, и…

— Конечно-конечно, — покладисто сказал Родионов, увлекая меня в комнату и усаживая в глубокое, необыкновенно теплое и уютное кресло. — Кто ж сказал, что значит? Конечно, не значит… Говори со своей Катькой!

Он сунул мне трубку, и я все еще непослушными с мороза пальцами кое-как натыкала номер. Катюшка схватила телефон на полгудке.

— Кать, это я…

— Тетечка Света, вы где?! — Ее голос дрожал от волнения. — С вами все в порядке?..

— Все в порядке! — заверила я. — Я тут случайно в гостях оказалась, я…

На этом месте Родионов отобрал у меня трубку и завершил разговор за меня.

— Она действительно в гостях, — сказал он, — беспокоиться, Екатерина Васильевна, за вашу любимую товарищ Костицыну не стоит, она в надежных руках…

Пока я мысленно проваливалась сквозь все имеющиеся под нами этажи, наглый Родионов успел поговорить и унести телефон в какие-то квартирные дали, а на столе, словно по Волшебству, возник давешний, не допитый нами в прошлый раз коньяк: я тогда заприметила бутылку по характерной царапине на наклейке…

— Послушай, — сказала я, наблюдая, как он аккуратно разливает благородную жидкость по емкостям, одновременно пододвигая поближе ко мне тарелочку с сыром. — Надеюсь, ты не вообразил, что я…

— He-а! — шутливо перебил он меня, качнув головой, и ласково улыбнулся. — Зная тебя, что-либо подобное вообразить просто невозможно, Светик… Пей скорее, а то переохлаждение перейдет в простуду… Не дай бог!..

— Ну ладно, — несколько успокоилась я, с подозрением покосившись на Родионова. — Все равно машина сдохла, немного можно… Отвезешь меня сам? Не поздно, где-нибудь через полчасика?..

— Конечно! — кивнул он с самым искренним и невинным видом. И впервые со времени возобновления нашего знакомства обманул…

Так же, как и в первый раз, едва приоткрыв утром глаза, я увидела ее… То есть себя, только себя совсем другую, давно забытую: молодую, глупую и — красивую… Неужели я действительно была такой красоткой? Такой дурочкой? Такой юной — какая сейчас, например, Катька? Какой уже очень скоро станет Светланка. И обе они улыбаются и радуются жизни в точности так же, как я на этом портрете, не ведая еще, сколько на самом деле горького, трудного, а порой и непереносимого эта самая жизнь в себе таит. Не зная, что все это обязательно будет, поскольку без печалей не обходится ни одна человеческая судьба… Нет, на Виталькином портрете давно уже была не я, а совсем-совсем другая женщина…

Родионов осторожно шевельнулся рядом, потом нежно коснулся моего плеча.

— Смотришь? — спросил он тихонько. — И я смотрю — каждое утро…

— И долго еще собираешься держать у себя этот фетиш?

— Пока не заполучу оригинал…

Наши глаза встретились, и я, как могла мягко, вновь завела свою вчерашнюю песню.

— Виталичек, — сказала я, — вчера я тебе говорила и опять повторю… Понимаешь, все это, во всяком случае пока, еще ничего не значит…

— Понимаю. — Он кивнул, но прежняя нежность в его глазах не омрачилась даже легкой тенью.

— Ничего не значит… — повторила я, а он вслед за мной:

— Ничего…

— Хорошо, что ты это понимаешь, — почему-то перешла я на шепот.

— Что именно? — Он поднялся на локте, продолжая смотреть мне в глаза, и в его взгляде вдруг запрыгали смешинки.

— Что это все…

— …ничего не значит! — закончил он за меня.

— Ничего… — начала было я, но продолжить не сумела. Родионов лишил меня этой возможности, закрыв мой рот своими горячими, твердыми губами.

И, подчиняясь этой извечной силе, этому удивительному преимуществу мужчины надо мной, женщиной, я прекратила сопротивление, толком его даже не начав. И я сама притянула его к себе — не потому, что невольно пошла на поводу у первородного инстинкта, а потому, что мне этого, может быть впервые за все годы нашего с ним затянувшегося романа, очень хотелось…