Книга Шерше ля вамп - Юлия Набокова

С моей стороны было наивным ожидать, что родной город Жана примет меня с распростертыми объятиями. С другой стороны, это и родной город Аристарха. Город, на площадях и бульварах которого почти полвека назад разворачивался его роман с комсомолкой Лизой. А всего лишь пару дней назад не постаревший ни на год с того дня Аристарх кружил по городу в поисках подарков для своей прежней возлюбленной — бабушки с седыми висками и сеточкой морщин вокруг поблекших от времени глаз.

Я увозила в Москву картонки со шляпками для бабушки Лизы и шелковый платок с Эйфелевой башней для мамы. Чтобы убить время до начала регистрации, я вытащила платок из упаковки и обнаружила пришитый к нему ярлычок «Made in China».

Аристарх, когда я предъявила ему свидетельство истинного гражданства платка, клялся и божился, что купил его в сувенирной лавочке рядом с Триумфальной аркой. Я только философски хмыкнула. Фальшивый сувенир — не самое лживое из того, что случилось со мной в Париже. Многое из произошедшего здесь со мной оказалось фальшивкой, чудовищным фейком. Фальшивой была дружба, которую предлагала мне Лена, — я для нее была лишь пропуском в высшую лигу вампиров. Фальшивыми были обвинения в убийствах, в которые я сама в какой-то момент поверила. Фальшивым оказалось богатое наследство, которого я так и не получила. Фальшивой получилась смерть Вацлава, которую я искренне оплакивала. И в то же время здесь я многое для себя поняла. То, что действительно является настоящим. Настоящая красота — это лунные кружева на ночных сугробах. Настоящая забота — в поступке Аристарха, подменившего смертельную ампулу, которая предназначалась мне, но чуть не убила Вацлава. Настоящее самопожертвование — в броске Вацлава, который закрыл меня собой. Настоящая дружба — это смелое поручительство за меня Вероник, тогда как все парижские вампиры единогласно вынесли мне обвинительный приговор.

Вероник улетала вместе с нами. После того как обвинения с меня были сняты, она бы могла добиться восстановления статуса старейшины, но не пожелала этого делать. Аристарх обещал ей помочь устроиться в Москве, и она безо всяких сожалений покидала Париж. Ее багаж превысил все допустимые нормы, и Аристарх как раз пытался решить вопросы с перевесом у стойки авиакомпании. Вацлав отлучился за кофе для меня, а я стояла перед окном во всю стену и смотрела, как самолеты всех цветов радуги взлетают, чтобы исчезнуть в красном закатном небе.

Взгляд впился мне в спину уколом. Я обернулась, уже зная, кого увижу, и картонки со шляпками для бабушки Лизы, которые я держала в руке, вдруг сделались невыносимо тяжелыми.

Андрей стоял в проходе, и людская толпа, словно чувствуя исходящую от него угрозу, огибала его по дуге. Никто из пассажиров не смел приблизиться к нему ближе чем на два шага. И даже люди с тяжелым багажом предпочитали сделать крюк, нежели пройти вблизи мужчины в черном плаще и с мертвенно-бледным лицом.

Я не тронулась с места, Гончий сделал шаг ко мне:

— Привет.

Кажется, что разом смолк весь шум аэропорта и я слышу только его тихий голос. Невольно отступаю назад, туда, где за стеклом кровоточит закат. Лишь бы только сохранить дистанцию между нами. Гончий замирает на месте. В глазах — горечь, в голосе — раскаяние.

— Я монстр, да? Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня…

Сидящая ближе всего к нам девушка-француженка с повязанным на шее алым шарфом с интересом прислушивается к незнакомой речи, переводит взгляд с Андрея на меня. Вероятно, для нее эта сцена окутана романтическим ореолом и представляется встречей возлюбленных, которые находятся в ссоре.

— Ты хотел убить меня и чуть не сделал это, — сухо говорю я, стиснув кулак со шляпными картонками так, что ногти впиваются в ладонь до крови. — Если бы не Вацлав, я бы уже была мертва.

— Я ошибался. — Он с покаянным видом склоняет голову. — Знала бы ты, как я себя корю за это.

Я смотрю в глаза Гончего и чувствую его руки на своей шее — тогда, когда он душил меня в машине. Кажется, что на коже вновь пламенеют борозды от его пальцев. Пронзает боль плечо — след его рук, когда он толкнул меня в подземелье особняка для преступников и разорвал рукав водолазки. Синяк, оставленный тем утром, еще не сошел до конца. А в следующий миг кожу словно пронзает игла — от той инъекции, которая потом досталась Вацлаву. Гнев закипает во мне лавой разбуженного Везувия.

— Зачем ты пришел? Каждая встреча с тобой была для меня кошмаром.

— Так уж и каждая?

Он стоит в трех шагах, но кажется, что я чувствую его щекочущее дыхание на своей шее — как тогда, когда он кружил меня в вальсе и все вампиры в зале смотрели на нас. Тогда мне казалось, что между нами может быть что-то… хорошее. Солнечная нежность глаз, ласковое тепло рук, волнующая дрожь пальцев, медовая сладость поцелуев и опьяняющее чувство свободы — то самое, которое я ощутила несколько лет назад на Воробьевых горах. Андрей сделал свой выбор, превратив нас во врагов. И сейчас я ненавижу его так же сильно, как желала тогда на балу и еще раньше, в солнечный майский вечер.

— Ты меня ненавидишь, — с горечью говорит он. — Я это заслужил.

Я молчу, не делая попыток разубедить его.

— Жанна, я просто хотел, чтобы ты знала — я сожалею о том зле, что причинил тебе. — Видно, что каждое слово дается ему с трудом. — Я знаю, ты меня никогда не простишь, просто…

— Я прощаю тебя, — вырывается у меня.

— Что? — Он недоверчиво вскидывает глаза.

Я сама ошеломлена своим внезапным признанием, но тем не менее осознаю: я могу понять и простить Андрея.

— Я прощаю тебя.

Я знаю этот пожар в груди, эти отчаяние и боль от того, что твой любимый никогда не вернется, эту злость к убийце, отнявшего у тебя дорогого человека. Именно они привели меня в штаб Гончих, они толкнули к расследованию преступлений, в которых был замешан виновник гибели Глеба. Только смерть Инессы принесла мне необходимое облегчение. И я могу понять, каково Андрею, все эти годы оплакивающему свою погибшую любовь и так и не покаравшему виновного. Похожее преступление, похожий почерк — и вот уже ненависть его перекинулась на меня и чуть не испепелила дотла.

— И ты должен простить. И жить дальше.

Он хочет что-то сказать, но не решается. Потом достает что-то из кармана плаща и протягивает мне. На ладони блестит-переливается серебряный замочек пирсинга.

Я недоверчиво вскидываю глаза.

— Это твое. — Андрей по-прежнему протягивает мне Слезу Милосердия.

— Но разве это не артефакт, принадлежащий Клубу? — озвучиваю я формулировку старейшин, которая прозвучала, когда у меня отбирали Слезу.

— Это компенсация за причиненное тебе зло, — отвечает Андрей.

Я медлю, не решаясь взять амулет. Получается, старейшины и Гончие решили сохранить информацию о Слезе в тайне? Иначе они бы не смогли распорядиться ее судьбой. Выходит, возвращение Слезы — своего рода компромисс? Я снимаю претензии к произволу местного Клуба, а тот хранит молчание о принадлежащей мне Слезе?