Книга Крест командора - Александр Кердан

С этими настроениями он и отправился на аудиенцию. Пока шёл по длинному коридору, продумал краткие предложения, которые по традиции ждёт от него Ушаков в конце каждого доклада. Относительно жены Беринга они были просты и действенны: в Тобольске опечатать вещи командорши, под конвоем препроводить в Москву, где секретарю Московской конторы Тайной канцелярии Василию Казаринову надлежит опечатанный багаж вскрыть и досмотреть уже по всей строгости, сделав упор на поиск секретных бумаг…

Ушакова он застал на пороге кабинета. Генерал-аншеф был при полном параде, с голубой Андреевской лентой, но вид у него был встревоженный. Он жестом остановил Хрущова, мол, недосуг, обронил:

– Буду во дворце… – и широко зашагал к выходу.

Хрущова едва не сбил с ног метнувшийся за Ушаковым адъютант, шепнул:

– Матушку-императрицу нынче удар хватил… – и помчался вслед за начальником, бренча шпагой.

Хрущов возвратился к себе. Стащил с головы парик, утёр взмокший лоб, глянул на вечный стенной календарь Фосбейна и нашёл на нем нынешний день – 5 октября 1740 года от Рождества Христова.

2

– Одна занавеска китайская, шитая шёлком по алой канве с зелёным подзором, подержанная… Одна жаровня китайская тож, изготовленная из красной меди, новая… – монотонно оглашал название всякой вещи, извлекаемой из сундука, офицер таможенной сибирской стражи. Он осмотрел жаровню со всех сторон, как покупатель в лабазе, переложил её в отдельную кучу, к уже осмотренным пожиткам семьи командора Беринга. – Один чайник китайский финифтяной, другой серебряный… Одна кукла медная китайская, на пружинах…Одне клавикорды, подержанные… Шесть ящичков лаковых с чернилами китайскими… Белье, скатерти, салфетки… Девять кукол китайских и одна с острову Япон…

Анна Матвеевна, скорбно поджав губы, исподлобья наблюдала за происходящим. Поначалу она билась за своё добро, точно львица за детенышей:

– Я – жена капитан-командора Беринга, начальника экспедиции! Я буду жаловаться адмиралу Головину! Я до самого регента, его высочества сиятельного герцога Курляндского дойду! – кричала она.

– Опоздали, госпожа командорша. Нет более регента Бирона… – сухо сказал другой офицер в преображенском мундире, сидевший в углу избы и в осмотр вещей не вступавший.

– Как нет? Где же их светлость? – опешила Анна Матвеевна.

– Бывший герцог низложен, арестован и сослан в Пелым на вечное поселение. Вот манифест государя нашего императора Иоанна Антоновича, прочтите! – он протянул пергамент.

Анна Матвеевна прочла осевшим голосом:

– «Сей Бирон дерзнул не токмо многие противные государственным правам поступки чинить, но к любезнейшим нашим родителям великое непочитание и презрение публично оказывать и притом с употреблением публичных угроз, и такие дальновидные и опасные намерения объявить дерзнул, которыми не только любезнейшие родители наши, но и мы сами, и покой и благополучие империи нашей в опасное состояние приведены быть могли бы. Посему нашли мы себя по усердному желанию наших верных подданных духовного и мирского чина оного герцога от регентства отрешить и по тому же прошению всех наших верных подданных оное правительство поручить нашей государыне-матери…»

Она растерянно вернула манифест офицеру. Мысли её путались: «Неужто теперь грудной младенец Россией управлять станет? Ловко устроилась великая княгиня Анна Леопольдовна… А мне-то что делать?»

– Вы все поняли, сударыня?

Она кивнула.

Второй офицер прекратил рыться в сундуке и спросил:

– Имеете ли вы бумагу на иноземные товары?

Она достала из дорожного сундучка бумагу, протянула её офицеру в зелёном мундире, в котором определила старшего.

– Господин офицер, здесь справка из Якутской таможни, в которой показано, что все вышеописанные товары куплены на домовую нужду, а не на продажу. И приобретены оные мужем моим капитан-командором Берингом за полученные из казны блаженныя и вечнодостойныя памяти Ея Императорского Величества жалованные деньги…

Офицер читать справку не стал, заметил иронично:

– А не многовато для казённой зарплаты ваш супруг барахлишка-то прикупил? Одного серебра на двадцать восемь фунтов набралось, три четверти пуда, почитай!

Анна Матвеевна, не моргнув, заверила:

– Всё наше, потом и кровью нажитое.

– А не имеете ли вы перевозить с собой неких государственных секретов? – неожиданно упёрся ей в глаза старший офицер.

Ноги у нее сами собой подкосились, она опустилась на скамью и зарыдала. Анна Матвеевна плакала долго и так безутешно, что могла бы растопить и ледяное сердце. Однако, поднося к лицу ажурный платочек с кружевами и утирая слезы, она не упускала случая бросить пытливый взгляд на то на одного, то на другого офицера.

Они оставались безучастны.

«Что за мужчины пошли? Куда подевались среди них романтики, готовые ради амора на поступок? Бесчувственные, деревянные чурки! В глазах – ни жалости, ни сострадания… – внезапно её пронзил страх. – Значит, они ищут карту! Этого мне токмо не хватало!»

Но, как не раз бывало, именно страх и заставил её взять себя в руки. Она поняла, что бояться особенно нечего: карту с начертанием Япона и побережья Ламского моря, полученную от Шпанберга, она, следуя неясным предчувствиям, успела спрятать среди детских вещей ещё на подъезде к Тобольску. Их, по счастью, досматривать не стали.

Она вытерла слезы и даже рискнула перейти в наступление:

– Пока вы, господа офицеры, здесь с хрупкой женщиной воюете, мой супруг жизнью рискует, дело государственной важности выполняет!

Старший офицер никак не среагировал на слова командорши, а младший ответил официально, давая понять, что разговор окончен:

– Мы действуем по инструкции. Приказано составить опись вашего багажа, опечатать и доставить оный под конвоем в Москву.

– Может, и меня под конвоем? – улыбнулась она.

Офицер остался строг:

– О вас, сударыня, ничего не сказано. Токмо о багаже.

– Так я могу быть свободна?

– Вас никто более не задерживает…

Она встала, вздёрнула голову и, не удостоив офицеров даже взглядом, резко повернулась и вышла из избы.

В доме местного пастора, выходца из числа пленных шведов, где она с детьми остановилась, Анна Матвеевна дала волю чувствам.

Оттаскала за косу якутскую девку Наталью, которая верно прислуживала ей уже много лет, строго наказала расшалившихся детей и успокоилась лишь после того, как выпила пару рюмок казёнки, настоянной на местных травах, поднесённых ей сердобольной хозяйкой.

Придя в себя, Анна Матвеевна задумалась, что делать дальше. Коли пока миновала угроза быть задержанной с секретной картой на руках, на первый план выступала другая задача – вернуть себе арестованные вещи и не заплатить налоги за вывозимые из Сибири иноземные товары и ценную рухлядь. Для того, считала она, хороши все средства.