Книга Ты не виноват - Дженнифер Нивен

Чарли застыл со скрещенными на груди руками, его неподвижный взгляд устремлен на гроб. Бренда со злостью, не отрываясь, смотрит на Роумера и остальную плачущую толпу. Я знаю, что она чувствует. Здесь те, кто называл его «фриком» и не обращал на него ни малейшего внимания, разве что смеялись над ним да пускали о нем слухи. А теперь они ведут себя как профессиональные плакальщики, которых на Тайване или на Ближнем Востоке можно нанять, чтобы те пели, рыдали и ползали по земле. Его семья ничем не лучше. После того как священник заканчивает чтение, все подаются поближе к ним, чтобы пожать им руки и высказать свои соболезнования. Семейство принимает их, словно оно их заслужило. Мне никто не говорит ни слова.

Так я и стою в футболке Финча и думаю. В своем поминальном слове священник ни разу не обмолвился о самоубийстве. Семья Финча называет его смерть несчастным случаем, потому что не нашли ей подобающего определения, и поэтому священник говорит о трагически оборвавшейся юной жизни и об оставшихся нереализованными возможностях. Я стою и размышляю о том, что это был вовсе не несчастный случай и что «жертва самоубийства» – весьма интересный термин. В нем слово «жертва» подразумевает то, что выбора не было. Возможно, Финчу не казалось, что у него есть выбор, или же он вообще не пытался покончить с собой, а просто решил докопаться до глубин. Но я никогда этого не узнаю, так ведь?

Потом я думаю: со мной нельзя так поступать. Это ты читал мне лекции о жизни. Это ты говорил, что надо вылезти из скорлупы и увидеть то, что находится передо мной. Что надо жить именно этим, а не тратить время на мечты, что нужно найти свою гору, потому что она ждет меня, и именно это и есть жизнь. Но потом ты уходишь. Ты не можешь уйти вот так. Особенно когда знаешь, что я пережила, потеряв Элеонору.

Я стараюсь припомнить последние слова, что сказала ему, но не могу. Помню лишь, что они были злы, обычны и ничем не примечательны. Что бы я сказала ему, если бы знала, что никогда больше его не увижу?

Когда все начинают расходиться, Райан находит меня, чтобы сказать:

– Я позвоню чуть позже?

Это вопрос, и я отвечаю на него кивком. Он тоже кивает и тут же уходит.

Чарли бормочет:

– Что за сборище лицемеров.

Я слышу его слова и понимаю, что не совсем уверена, о ком это он: о наших одноклассниках, о семействе Финч или обо всех собравшихся.

Бренда тихо добавляет:

– Финч откуда-нибудь видит все это и думает: «А вы чего хотели?» Надеюсь, он посылает их куда подальше.

Это мистер Финч идентифицировал тело. Он опознал своего сына по снимкам в зубоврачебной карте и по шраму на животе, который сам же ему и оставил. В газете писали, что когда Финча нашли, он, вероятно, был мертв уже несколько часов.

Я спрашиваю:

– Ты и вправду думаешь, что он где-то? – Бренда непонимающе хлопает глазами. – В смысле – где-то рядом? Мне нравится думать, что, где бы он ни был, он, наверное, не видит нас, потому что он жив и находится в другом, лучшем, чем этот, мире. В мире, который бы он построил сам, если бы мог. Я хотела бы жить в мире, построенном Теодором Финчем.

Я думаю: «Какое-то время я там и жила».

Не успевает Бренда ответить, как рядом со мной внезапно оказывается мать Финча, глядя на меня красными от слез глазами. Она обнимает меня и прижимает к себе так сильно, словно не хочет от себя отпускать.

– О, Вайолет! – причитает она. – Бедная девочка! Как ты?

Я поглаживаю ее по спине, словно ребенка, и тут появляется мистер Финч. Он заключает меня в свои широкие объятия, упершись подбородком в макушку. У меня перехватывает дыхание, и тут я чувствую, как кто-то тянет меня за собой, и слышу голос отца:

– Пожалуй, нам лучше отвезти ее домой.

Его голос звучит отрывисто и холодно. Я позволяю увести себя к машине.

Дома за ужином я нехотя ковыряю вилкой в тарелке и слушаю разговор родителей о семействе Финч, который они ведут сдержанно, словно специально подбирая слова, чтобы не расстраивать меня.

Папа: Как жаль, что я им так и не рассказал, как должны вести себя достойные родители.

Мама: У нее не было права просить Вайолет делать это. – Она бросает взгляд в мою сторону и с деланой веселостью спрашивает: – Тебе положить еще овощей, доченька?

Я: Нет, спасибо.

Прежде чем они снова начинают о Финче, об эгоистичности самоубийц, о том, что он добровольно расстался с жизнью, в то время как Элеонора ушла из жизни не по своей воле, когда ей и слова не дали сказать – как это подло, злобно и глупо… – я прошу извинения и встаю из-за стола, хотя едва притронулась к еде. Мне не надо помогать убирать со стола, так что я отправляюсь наверх и забираюсь в шкаф. Мой скомканный календарь валяется в углу. Я разворачиваю и разглаживаю его, глядя на все «чистые» дни, которые и сосчитать-то трудно, что я не отметила, потому что это дни, проведенные вместе с Финчем.

Я думаю:

Ненавижу тебя.

Если бы я только знала.

Если бы была сдержаннее.

Я подвела тебя.

Как жаль, что я ничего не смогла сделать.

Мне надо было сделать хоть что-то.

Моя ли это вина?

Почему я повела себя несдержанно?

Вернись.

Я люблю тебя.

Прости.

Вайолет

Май: первая, вторая и третья недели

Похоже, что в школе все ученики в трауре. Многие пришли в черном, из каждого класса доносится всхлипывание. В главном холле, неподалеку от кабинета директора, кто-то устроил импровизированный памятный уголок в честь Финча. Это стеклянный ящик с его фотографией, оставленный открытым, чтобы туда могли класть памятные записки. Все они начинаются словами: «Дорогой Финч, тебя любят и по тебе скорбят. Мы любим тебя. Нам тебя не хватает».

Мне хочется разбить этот контейнер и превратить в кучу пепла вместе со всеми лживыми и лицемерными словами, потому что им там самое место.

Учителя напоминают нам, что учиться остается всего пять недель, и мне бы радоваться, но вместо этого я ничего не чувствую. Все эти дни я почти ничего не чувствую. Я несколько раз плакала, но в основном я ощущаю пустоту, словно все, что заставляет меня чувствовать, плакать от боли и смеяться, удалили скальпелем, оставив меня опустошенной, как раковину.

Я говорю Райану, что мы можем остаться только друзьями. Еще и потому, что он не хочет ко мне прикасаться. Никто не хочет. Похоже на то, что они считают меня заразной. Это часть суицидо-ассоциированного синдрома.

Обедать я сажусь с Брендой, Ларой и тремя Брианами, когда в среду после похорон Финча к нам подходит Аманда, ставит на стол поднос и обращается ко мне, не глядя на других девчонок: