Книга Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес

– Моральные соображения. Попытка несколькими часами развлечения искупить многие часы скуки.

После секундного размышления Пайпер мысленно положил этот ответ на одну из полочек: «Увиливание», «Неудачная шутка» или «Академическая психология». После этого он продолжил «допрос».

– Не кажется ли вам, – торжественно спросил он, – что собственно беллетристика и повествовательная мелодрама суть абсолютно разные жанры?

– Сомневаюсь, что между ними существует абсолютная грань. Диккенс использовал некий гибрид романа и мелодрамы – и весьма успешно. – Готт прервался, чтобы включить душ. – Разумеется, в беллетристике повсеместно используются кисти потоньше. Там избегают ярлыков, кроме тех случаев, когда они функционально необходимы: горячо, холодно. Мелодрама основывается на больших и заметных ярлыках: коврик у ванны. Никакой аристократической сдержанности.

С этими словами Готт указал на некрашеный пробковый прямоугольник у своих ног. Пайпер, снова взяв паузу для некой маркировки, перешел от вопросов к утверждениям:

– Я думаю, что они происходят из различных отделов мозга. Беллетристика исходит из того, что называется «воображением». Мелодрама исходит из «прихоти». Это некое бурление примитивных инстинктов, праздник подсознательного, фантазия.

– По-моему, вот концепция романа, – сказал Готт, простодушно-восхищенно посмотрев на Пайпера. Однако тот, чуть помешкав, чтобы черкнуть «ирония» в невидимом блокноте, развил свою мысль.

– Я вижу разницу между своей жизнью наяву и во сне. Жизнь наяву посвящена образному «сочинительству», где главную роль играют ценности. Но в моих снах, как и в мелодраме, ценностей очень мало. Там все на уровне выживания. Нападение и бегство, охота, заманивание и хитрость. Постоянное осознание физических действий и материальных объектов как неких элементов поединка. И разумеется, неотступное чувство неизвестности и таинственности, сопровождающее сны. Если бы я писал мелодрамы, я брал бы их из снов.

– А что же «Гамлет», шекспировская драма, основанная на примитивной интриге? Является ли она примером сочетания мелодраматического и образного сочинительства?

Пайпер задумался.

– Возможно, – сказал он, – в данном случае это неприменимо. Взятый Шекспиром мелодраматический материал мог быть не столь впечатляющим…

Но тут началась тема, на которую Готт ежегодно проводил несколько десятков утомительных обсуждений с несколькими десятками более или менее прилежных студентов. Слушая ремарки Пайпера, он вдруг почувствовал себя виноватым – как в похожих обстоятельствах чувствовал себя великий лексикограф Сэмюель Джонсон, – что отвлекся и думал о мальчике-с-пальчик.

– …И я считаю это неотразимым, – произнес Пайпер.

Готт понимающе кивнул:

– Неотразимым.

Однако Пайпер не поддался обману. Он сделал невидимую пометку «профессорская исключительность, не прислушивается к чужому мнению» и терпеливо начал сначала:

– Возможно, я подавляю в себе мелодраматические стремления: начнем с того, что я их не ощущаю. Но они готовы забурлить. И если они не проникнут в мои произведения, они, полагаю, проникнут в мою жизнь. Если мне встретится некое королевство Руритания с приключениями в стиле «плаща и кинжала», я воспользуюсь этой идеей. И, как я уже говорил, в реальной жизни я нахожу ваше творчество – хитроумное избавление от трупа и так далее – просто неотразимым. – Пайпер поправил большие очки в роговой оправе, через которые он обычно наблюдал мир. – Таким же неотразимым, – смущенно добавил он, – как прекрасная и желанная женщина. – Он распахнул окно ванной. – Вы делаете дыхательную гимнастику? Я – каждый день.

* * *

Весьма возможно, как сказал герцог, что его матушка все же явится из дамских апартаментов, чтобы посмотреть постановку. Диана Сэндис, сидевшая возле Анны Меркаловой, заметила, что вдовствующая герцогиня – очень строгая дама. Пайпер сделал пометку «все девушки к двадцати годам начинают активно искать партнера», Ноэль с упреком посмотрел на Диану, Элизабет задумчиво поглядела на Готта. Банни, окруженный блюдами, неизменно подаваемыми к завтраку в Америке, тотчас проявил интерес.

– Сколько ей лет? – спросил он герцога.

– Что?.. Девяносто четыре.

Банни вытаращил глаза:

– Но она еще бодрая?

– Исключительно.

– Не… глухая, случайно?

Миссис Терборг сурово взирала на своего соотечественника поверх чашки с кофе. Герцог ответил, что его матушка, разумеется, не оглохла, однако добавил, что теперь она живет в почти ничем не нарушаемом уединении. Банни как-то загадочно кивнул.

– Вот это самое главное! – заявил он. – Вы думаете, она согласится помочь? Девяносто четыре года и живет вдали от мира. Видите, как это важно?

Он почти умоляюще посмотрел на герцога.

– У вашей матушки, возможно, нет изменений.

– Нет изменений?!

– Поздних языковых изменений.

Банни что-то быстро посчитал в уме.

– Полагаю, – сказал он, задумчиво глядя на Тимоти Такера, – что она наверняка помнит самые старинные слова и выражения. – Он перевел взгляд на мистера Боуза. Его глаза вдруг засверкали. – Возможно, она даже произнесет что-то такое, что мы давно уже позабыли! Будет большой удачей услышать нечто подобное…

Завтрак в Скамнуме был в самом разгаре. За большими столами сидели человек двадцать. Еще трое или четверо опустошали тарелки с горячим. Однако Банни удалось привлечь внимание всех гостей. Увидев, что его заметили, он развил тему.

– Ваш дворецкий, – говорил он герцогу, – интересный, интереснейший человек. Он, как вы знаете, родился в Беркшире, как и его родители. Но почти наверняка его фамильные корни в Кенте. Есть некоторые безударные гласные… – Как только интерес к Банни начал исчерпываться, ему удалось снова подогреть его: – Вчера вечером Бэгот согласился помочь мне. Я попросил его прочитать «Отче наш».

Герцог удивленно воззрился на своего гостя:

– Попросили Бэгота прочитать «Отче наш»! Право же, доктор Банни, вам надо познакомиться с моим садовником, Макдональдом. Это будет интересно вам обоим.

– «Отче наш», – подтвердил Банни, с улыбкой оглядывая стол. – Там есть интересные сочетания речевых элементов. Бэгот любезно согласился помочь, и вот результат.

Нагнувшись под стол, Банни достал черный ящичек и щелкнул выключателем. Все за столом смолкли в напряженном ожидании. Затем черный ящичек заговорил высоким фальцетом.

– Я не крикну: «Гамлет, отомсти», – произнес прибор.

Наступила неловкая пауза, после чего с другого конца стола кто-то сухо заметил:

– Незнакомая версия, сударь мой.

Это оказался сэр Ричард Нейв.

– Кентская или беркширская, доктор Банни?

На сей раз это был профессор Маллох. Оба прибыли после того, как открылись таинственные послания.