Книга Дела семейные - Рохинтон Мистри

— Вы не должны оставлять школу, мисс Альварес! Вы замечательная учительница, Джехангир так много рассказывает дома о вас и о том, как он вас любит. Он говорит, что вы самая лучшая учительница в школе.

Джехангир заплакал, сначала потихоньку, потом в голос. Он рыдал так, что у него дергались плечи.

— Простите меня, простите, — шептал он учительнице.

Она улыбнулась:

— Думаю, что останусь учительницей. И надеюсь, что эта ужасная ошибка многому научит тебя.

Йезад заверил мисс Альварес, что дает слово: больше ничего подобного никогда не произойдет. Она ответила, что было бы прекрасно, если бы все родители проявляли такую готовность к сотрудничеству, и поблагодарила его за приход.

* * *

Ожидание было мучительным. Хотелось, чтобы поскорее наказали его, высказали ему свое негодование. Но происходит совсем другое — отец держит руку на его плече, говорит: ничего, Джехангла, не волнуйся; мать обнимает, приговаривая: бедное мое дитя, совсем как взрослый страдает! Уверяет, что во всем виновата она, не надо было показывать ему конверты, не показала бы, он бы и не увидел, как мало у них денег.

И все. Не обругали, не побили. Это оказалось хуже всего.

Потом начали ссориться, искать виноватых, где их нет. Слышать, как родители обижают друг друга из-за того, что натворил он, — хуже наказания и не придумать, теперь Джехангир понимал это.

— Ты только посмотри, что сделали эти бессовестные братец и сестрица, — шумел Йезад, — девятилетний ребенок вынужден брать взятки, в коррупции участвовать!

— Не надо преувеличивать, — возражала Роксана. — Плохие мальчишки предложили Джегангу деньги, а он взял, чтобы помочь семье. Вот и вся история.

— Отвратительная история. И у нее только одно объяснение. Коррупция, которая поразила всю страну, угнездилась в твоей собственной семье, благодаря бесстыдным махинациям и предательству Джала и Куми. Ты понимаешь, какой они подают пример? Что ж удивительного, что и Джехангла принял взятку?

— А ты понимаешь, какую городишь чушь? Наш сын взял деньги не на жвачку или на мороженое для себя. Взял, чтобы помочь родителям прокормить семью, чтобы купить лекарства для дедушки.

— Значит, во всем виноват я. Раз не могу столько зарабатывать, чтобы дом превратился в клинику-люкс для твоего отца.

— Я этого не говорила!

Тогда Йезад начал рассуждать, что, если бы десять лет назад знал, что ждет семью, не отказался бы от своей канадской мечты. Не отказался бы от новых попыток, в конце концов, этот чиновник-расист не смог бы навсегда перекрыть ему кислород. И сейчас все они счастливо жили бы себе в Торонто, дыша чистым воздухом Скалистых гор, а не ядовитыми испарениями этого умирающего города, прогнившего от мерзости, грязи и коррупции.

А Роксана спросила, не думает ли он, будто в Канаде живут одни святые. И, насколько ей известно, Скалистые горы пока находятся в Альберте — если только правительство за ночь не перетащило их в Онтарио.

Оговорка смутила Йезада.

— Хорошо, — сказал он, — ставлю тебе пятерку по географии и больше не хочу говорить на эту тему. Хочу выйти на балкон, побыть немного в тишине и в покое. Чуть не забыл — у нас больше нет балкона, мы же превратили его в хибару.

— Ну зачем говорить гадости, — взмолилась Роксана. — Почему надо обзывать хибарой навес, который так нравится детям?

— Посмотри получше: вонючая старая пластмассовая скатерть от щедрот Вили. Пройдись по трущобам, и убедишься, что там все строится из пластмассы. Конечно, хибара, а что еще?

— Называй как угодно, у меня нет времени на споры. Мне еще надо сходить на рынок, купить картошку, приготовить обед.

— А раньше чем ты занималась?

— Бальными танцами! А ты как думал? Папу надо было обтереть губкой — знаешь, сколько времени уходит на это? И сменить ему простыни — я не хочу, чтобы ты жаловался на запах.

— Все равно воняет. Он безостановочно портит воздух. Чем это ты его кормишь?

— Тем же, чем тебя. Просто у него желудок хуже работает. Состаришься — узнаешь.

— Сглазить хочешь?

— При чем тут сглаз? Ты что, не стареешь? Мурад! Джехангир! Садитесь за уроки. И чтобы домашние задание было выполнено к моему возвращению!

Йезад следил с балкона, как Роксана с кошелкой в руках выходит из парадного. Он провожал ее взглядом, совсем как она по утрам, когда он шел на работу в те времена, когда они еще махали друг другу на прощанье. Роксана ступила на дорогу, и он чуть не закричал: осторожно, машины!

Роксана увидела машины и отступила на край тротуара. У Йезада вырвался вздох облегчения. Она дождалась паузы в движении и перебежала улицу. Заторопилась по другой стороне неровным шагом смертельно усталого человека. На нее было больно смотреть. Отсюда, с балкона, так хорошо было видно, как ссутулились ее плечи. Его любимая Роксана. Бремя жизни постепенно стирает ее красоту, а он бессилен и ничем не может помочь жене. Почему, ну почему, если его душа полна любви к ней, с его языка срываются слова, исполненные раздражения и враждебности, стоит им оказаться вместе?

Шло время, он стоял на балконе, наблюдая, как облака принимают вечерние цвета. Заходящее солнце обвело их края медными каемками. Он смотрел на хаос телевизионных кабелей и радиоантенн, электрических и телефонных проводов, исчеркавших небо. Таким и должно быть небо над городом, олицетворяющим хаос, думал он. Дикая путаница проводов, протянутых между домами, переброшенных через улицы, нелепыми петлями свисающих с деревьев, пьяно взбирающихся на крыши, — дикая путаница, в сети которой бьется квартал.

— Мне утка нужна, — донесся из комнаты голос Наримана.

Йезад оторвался от перил, на которые облокачивался, повернул голову. Вороны с карканьем взмыли в опутанное сетями небо. Он подождал. Нариман позвал опять.

Как быть? Это не его дело — он же ясно изложил свою позицию Роксане, и уж на этом-то он должен настоять… В любом случае, она скоро вернется.

Сумерки наполнились птицами, устраивающимися на ночлег, и летучими мышами, приветствующими темноту. Он смотрел, как они носятся среди проводов.

— Пожалуйста, мне очень нужна утка.

Слова бессмысленно плавали по комнате. На балкон робко выглянул Джехангир.

— Папа, дедушка хочет пи-пи.

— Слышу. Сейчас мама придет.

Нариман звал все громче:

— Утку, я больше не могу…

Его голос то смолкал, то снова взывал о помощи.

…Роксана услышала мольбу, открывая дверь.

— Вы что, оглохли все? Бедный папа просит утку!

— И что я должен сделать? — спросил Йезад.

— Утку ему подать. Что! Не в крикет же играть с ним, — огрызнулась Роксана, наклоняясь за уткой.