Книга Рыжий - Джеймс Патрик Данливи

Кенгуру ныл, что он умрет, если не выпьет. И что жизнь не в жизнь, если во рту засуха. А таксист говорил, что он вызовет полицию, если они не прекратят драться на заднем сиденье и что им лучше ехать прямо в больницу, потому что они все в крови.

Машина остановилась, и они заковыляли по ярко освещенному и пахнущему специфическим больничным запахом коридору. Покалеченная Троица. Из комнаток высовывались медсестры, чтобы поглазеть на прихрамывающего кенгуру.

Сквозь прорези в жаркой кенгуриной голове он мог видеть грудастых медсестер и добрую монахиню, которая привела доктора-китайца. И монахиня спросила, что это за наряд? И вы ходили в нем в бар? Мы ходили. У нас никогда еще не было таких пациентов, но знаете ли, вы сильно пострадали, но доктор; особенно позаботится о его лице, потому что на нем серьезная рана.

В больницу вызвали еще одно такси, и доктор-китаец, сострадательная монахиня и тринадцать медсестер, оставившие на минутку больных, смотрели, как унылая троица промаршировала, спотыкаясь, через ворота. Но кенгуру, несколько обезумев от собственного насыщенного перегаром воздуха, накопившегося в звериной голове, и от сыпавшегося на него дождя из серебряных долларов, выскочил из одной двери и вскочил в другую, а остальные бросились за ним в погоню вокруг такси, врываясь в одни двери и выскакивая через другие. Медсестры выглядывали из окон до тех пор, пока трое утомившихся лоботрясов не рухнули в машину, которая их и увезла. А персонал больницы махал им вдогонку руками в знак прощания.

27

В эту полную неприятностей пятницу в три часа пополудни Дэнджерфилд включил газовую плиту и потер руки. Из сумки покалеченного кенгуру он вынул бутылку джина. С кровати послышался голос раненого МакДуна.

— Что это там у тебя, Дэнджер?

— Всего-навсего святая вода. Чтобы мы незамедлительно удостоились причастия. Просыпайся, Парнел. Просыпайся, я говорю. МакДун, ради Господа, проверь, жив ли он еще. Не хотелось бы, чтобы труп провонял комнату.

Забинтованный Парнел чуть-чуть шевелится, выглядывает из-под одеяла и снова укрывается с головой.

— Дэнджер, принеси мне ее сюда.

— Мне удалось припасти это в той суматохе. Грабеж — неотъемлемая часть битвы. Ты думаешь, МакДун, что наступили времена благоденствия? Ты ведь думаешь так? И что механическая птица принесла из-за океана яйцо? Большое-пребольшое.

— Дэнджер, послушай меня. Я хочу, чтобы ты знал, что твои друзья не оставят тебя в тот момент, когда яйцо начнут нести. И пусть никто никогда не посмеет сказать, что я покинул тебя тогда, когда ты разбогател..

— Я думаю, Мак, что отдыхать нам теперь придется в Алжире. Лондон мы уничтожили одним мощным ударом.

— Должен, однако, заметить, что нам оказали сопротивление.

— Не стану возражать. На днях, Мак, я собираюсь рассказать о том, как я вступил в Легион Девы Марии. Все дело во внутренней борьбе и в пищеварении. Мне нужно привести себя в порядок. Сначала возьму у Парнела немного арахисового масла. Нет ничего лучше орехового масла. Однажды мне пришлось экстренно навестить старьевщика с несмазанной детской коляской. О, у меня есть гордость. Ты не поверишь, Мак, но бывали времена, когда мне и в голову не пришло бы тащиться к старьевщику с детской коляской, смазанной или нет. Или быть на содержании у женщины. Но несмотря на все страдания, контузию и ловушки, которые мне расставлял Эгберт Скалли, мне все же удалось сохранить какую-то частицу своей души. Вперед, свихнувшиеся солдаты Христова воинства! А меня называйте просто — майор Дэнджерфилд.

— Майор, принеси бутылку.

— И, Мак, только однажды. Отметь, только однажды я совершил бесчестный поступок. Все остальное, я готов признать.

— Дэнджер, давай помолчим, чтобы не испортить и не осквернить ту красоту, которой наполнилась комната с твоим появлением. Дай нам бутылку.

— Парнел. Восстань же из-под своих покровов. У меня есть просьба. Не одолжишь ли ты мне чистую рубашку, чтобы я мог отправиться в ней на нетерпящую отлагательств встречу в пять часов. Я должен явиться на нее без пятен крови и следов битвы.

— Возьми рубашку в стенном шкафу. Я одеваю ее в особо торжественных случаях.

— Именно то, что мне нужно.

— За дверью. Это единственная приличная вещь, которая мне принадлежит.

— Замечательная рубашка. Самое главное — это покрой. В один прекрасный день, Парнел, у нас будет много таких вещиц. Господин Берри утверждает, что три года в Борстале это тоже самое, что четыре — в Хэрроу. А как выглядят английские тюрьмы?

— Когда сидишь десять лет подряд, то постепенно перестаешь замечать преимущества.

— Я склонен верить, что это слишком долгий срок даже для защиты докторской. Да, замечательная рубашка! Как я в ней тебе нравлюсь! Думаю, она мне идет, а теперь мне нужно чем-нибудь освежить подмышки. Тело не должно вонять.

— Дэнджер, выйди в коридор и проберись во вторую дверь налево. Туалет владелицы дома. Там ты найдешь все для подмышек.

Дэнджерфилд возвращается.

— Очень мило. Я всегда был небезразличен к благовонному в отличии от того, что воняет.

МакДун подпрыгнул и плюхнулся на кровать лицом вниз.

— Дэнджер, мне мерещится женщина с губами цвета раздавленной черники, с иссиня-черными волосами и надменным ртом. Прав ли я?

— Джентльмены, придет время, и я вам все объясню.

Он вышел в холодные сумерки и зашагал по улице вдоль парка треугольной формы. На этой славной улочке у Парнела миленькая комнатка. Теперь меня устроит любой из этих домов. Мэри будет мыть окна и подметать дорожки, а по утрам готовить мне добрую старую овсянку. И импортировать для меня колбаски из Дублина с Пемброук Роуд. Она привязалась ко мне и верит мне. А вера — это самое главное. За веру я даже готов совершить бесчестный поступок. И вот еще что, они считают меня черствым, потому что я не разрыдался, узнав, что отец умер. Но на самом деле это не так. Все равно я ничем не могу помочь. Ладно, Мэрион. Теперь-то ты понимаешь, что поспешила. Трудно иметь дело с теми, кто вечно спешит. Может быть, я дам тебе пинок под зад. Но, как я уже говорил, я не испытываю ожесточения. В сердце моем нет места для подобных чувств. И Мэрион это скоро обнаружит. Небольшая записочка адвокату и время от времени она будет получать пособие. Поначалу, впрочем, довольно скромное.

В подземку. На платформе считанные люди, решившие выйти в послеобеденное время. Бесшумно останавливается сверкающий, лоснящийся поезд. Проскальзываю внутрь. Мне говорили, что в этой фантастической подземке можно вытворять все что угодно, но нужно как можно дальше держаться от кольцевой линии.

Он шел по продуваемым всеми ветрами подземным переходам. Наверх на огромный железнодорожный вокзал. Тревожное предчувствие. Где она? Я опоздал. Седьмой путь. Нужно искать ирландское лицо. Не мог же я забыть, как она выглядит. А меня она сразу заметит, потому что сзади я выгляжу, как некто из эпохи королевы Виктории. И я должен ей обрадоваться.