Книга Лучшее лето в ее жизни - Лея Любомирская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне его очень жалко.
* * *
Сеньор Аждрубал Томаш да Фонсека сидит на скамейке под здоровенным кипарисом и, прищурясь, смотрит, как толстые белые голуби выхватывают куски хлеба из рук маленькой сморщенной старушки в коляске. Старушка умиленно улыбается беззубым ртом, не забывая грозить суковатой палкой сизым голубям, которые тоже норовят урвать хлебца от старушкиных щедрот.
– Господин архивариус! – зовет девичий голос, и сеньор Аждрубал вздрагивает от неожиданности.
Он медленно оборачивается. Рядом со скамейкой стоит смущенная конопатая девица в клетчатом переднике поверх синего шерстяного платья.
– Господин архивариус, – повторяет она, заливаясь неровным румянцем. – Не хотите ли зайти в кафе? Мне сегодня очень удался сливочный торт.
Сеньор Аждрубал поджимает губы и поднимается со скамейки. Он такой высокий, что конопатой девице приходится задирать голову, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Спасибо, эээээээ…
– Конштантина Пиреш, – с готовностью отвечает девица. – Можно просто Тина.
– Спасибо, барышня Пиреш, – сухо говорит сеньор Аждрубал. – К сожалению, у меня нет времени. Мне пора идти домой кормить мое домашнее животное. С вашего позволения. – Сеньор Аждрубал слегка кланяется расстроенной Тине, резко разворачивается и, печатая шаг, удаляется в переулки.
Спиной он чувствует, как Тина с острой жалостью смотрит ему вслед.
* * *
Коробка приоткрывается, и на муху падает солнечный свет.
Муха щурится, трясет головой и нервно трет глаза.
– Проснулась? – спрашивает ее Голос.
– Бззз, – отвечает муха и отнимает лапки от глаз. Голова еще тяжелая от сна, но свет уже не раздражает.
– На вот тебе, – говорит Голос, и в коробку падает кусочек сыра, волоконце куриного мяса и большая, упоительно пахнущая крошка сливочного торта.
Муха возбужденно потирает лапки, но приступать к еде не торопится – просто не знает, с чего начать.
– Кушай, кушай, – успокаивающе бормочет Голос. – Кушай. Хорошая муха. Славная муха. Кушай.
– Бз, – благодарно говорит муха и осторожно трогает хоботком сыр.
Полчаса спустя разомлевшая от еды муха сидит на ладони у сеньора Аждрубала Томаша да Фонсеки и медленно чистит перепачканные в еде лапки.
– Ты мое хорошее домашнее животное, правда? – стараясь не дышать на муху слишком сильно, говорит сеньор Аждрубал.
И муха ласково отвечает:
– Бззз!
На улице жара, солнце, а он в куртке с капюшоном и еще зонтик раскрывает! Луиш, говорю, вот на фиг тебе зонтик, боишься, что голову напечет? А он мне молча руку протягивает, типа, на, посмотри, мокрая совсем, а я ее только на секунду из-под зонтика высунул. Дождь уже третью неделю идет, как зарядил в конце ноября, так и не останавливается. Я вначале радовался, я люблю дождь, раньше, то есть, любил, а теперь уже устал. Очень много звуков. Шуршит, хлюпает, не могу. Голова болит. И холодно еще очень, ветер такой неприятный, я в куртке, под курткой – свитер теплый, а все равно до костей пробирает. Вот Шику – тому все равно, стоит в шортах и в шлепанцах, и мне жарко! Я аж взмок весь от жары, майка к спине липнет! А Луиш вцепился в свой зонтик и дрожит, и кончик носа у него синий. Никак не пойму, что с ним такое, заболел, что ли. Я говорю, Шику, ты же весь красный, у тебя же, поди, температура, а все потому, что ты в декабре под дождем в шортах разгуливаешь и в резиновых тапочках, а он на меня смотрит и кивает, вроде бы соглашается, а в глазах, как обычно, ухмылочка глумливая. Я иногда его просто ненавижу, причем чем дальше, тем больше. Сейчас опять еле сдержался, чтобы его не стукнуть. Нытик чертов. Навязался на мою голову. И не избавиться от него никак, я уже сколько пытался, даже маме рассказал. Зря, конечно. Мама тут же плакать начала, бедный мой, говорит, бедный одинокий мальчик, это все моя вина, если б не я, был бы у тебя сейчас братик или сестричка, ты бы с ними общался и тебе бы никто не мерещился. Так и сказала: «Мерещился»! Эй, ты, говорю, мерзляк, ты знаешь, что ты мне мерещишься?..
* * *
– Мама… – Граса заходит на кухню, и дона Консейсау немедленно прячет за спину недокуренную сигарету. Когда Орасиу нет дома, дона Консейсау любит выкурить за работой сигарету-другую, но ей нравится думать, будто ни Орасиу, ни Граса об этом не догадываются. – Мам, вот представь: у одного человека есть воображаемый друг, но этот воображаемый друг говорит, что это тот человек – его воображаемый друг, а сам он – человек. Как ты думаешь, кто из них настоящий человек?
Дона Консейсау несколько секунд смотрит на Грасу и думает, что зря она не выбросила сигарету в окно.
– Знаешь что, – говорит она наконец. – Давай мы с тобой это завтра обсудим. Я устала сегодня страшно, а мне еще статью сдавать. А вот завтра…
– Ну мам!
– Без «нумам». И вообще, уже, – дона Консейсау смотрит на часы, – пол-одиннадцатого! А ты еще не спишь! Мы с тобой о чем вчера договаривались? Быстро чистить зубы и спать. Я приду через десять минут, чтобы ты уже лежала в постели, иначе в кино завтра не идем.
– Ну и пожалуйста, – обиженно бубнит Граса и нехотя идет к двери.
– Мама тоже не знает! – доносится через минуту ее голос откуда-то из прихожей. – Пошли в мою комнату. Сейчас она докурит, посмотрит в интернете, придет гасить свет и все расскажет.
Элдер[60]Антониу «Тони» Перейра торопливо пересекает двор. Время от времени он переходит с быстрого шага на рысцу, спотыкается, останавливается, делает глубокий вздох и снова идет, стараясь двигаться быстро, но без неподобающей миссионеру суетливости. Элдеру Антониу смертельно хочется побыстрее оказаться в своей комнате. Там, усевшись боком в продавленное зеленое кресло и перекинув длинные ноги через подлокотник, его ждет элдер Карлуш «Литу» Соуза. Литу простыл и кашляет, поэтому Тони почти насильно обмотал ему шею серым с кисточками шарфом и вышел на улицу один. Тони знает, что элдеры не ходят поодиночке, видит Бог, не из каприза он нарушил волю Пророка, но дома закончились хлеб, и яйца, и молоко, и надо было вынести мусор и еще получить в банке деньги и забрать на почте брошюры, а Литу так кашлял, что даже хозяйка пансиона, милая заблудшая старушка дона Мафалда, совершенно погрязшая в своем католичестве, поймала Тони у туалета и попросила позволения зайти после обеда. Тони разрешил, и в полдень дона Мафалда торжественно вплыла в их с Литу комнату, осторожно неся на подносе исходящую паром кружку. Литу заглянул в кружку и скривился, Тони тоже хотел заглянуть, но дона Мафалда вручила кружку Литу и так укоризненно посмотрела, что Литу немедленно выпил все до капли, хоть и гримасничал отчаянно.
