Книга Иные измерения - Владимир Файнберг

И вот ехал я в общем вагоне с коми-мужиками, как они сами себя называли, и с нами ехала тихая девушка — сущий ангел с жалким чемоданчиком. Ехала, как выяснилось, после распределения в институте работать бухгалтером в какой-то посёлок Хаймар-Ю.

— Мать есть? — спросил один из коми-мужиков. — Как же тебя родная мать отпустила?

За окном стоял мороз под сорок градусов. В вагоне было холодно. Мужики сидели в ватниках, грелись водочкой. Я один был в пальто. А девушка своё пальтишко почему-то не надевала, дрогла в свитерке, от водки вежливо отказывалась.

— Ты хоть бывала у нас на севере? — не унимался коми-мужик.

— У нас здесь один закон — тайга, — вмешался второй, утонувший в рыжей бороде, похожий на разбойника. — Баб тут почти не водится. Мужики сразу на тебя полезут.

Девушка слушала их, пыталась отшучиваться. Но в глазах её уже стояли слезы.

— А ещё медведи, — угрюмо вмешался третий. — Забредают в посёлки. Иной раз в дома ломятся… Езжай обратно к своей мамке, пока медведь не задрал.

В конце концов девушка заплакала.

Между тем коми-мужики заснули на своих полках.

— Не плачь, — сказал я девушке. — Может, они врут. Зимой медведи лежат в берлогах и спят.

Но тут она зарыдала ещё пуще. Навзрыд.

Я накинул ей на плечи своё пальто. Попытался угостить яблоком, ещё московским. Она продолжала вздрагивать от рыданий.

Ночью сошла со своим чемоданчиком на станции Хаймар-Ю. Навсегда канула в темноте.

…Через несколько лет совсем в другой части России я ждал в дождь рейсового автобуса под навесом районной автостанции. Рядом со мной теснились бабы, собравшиеся, каждая по своим делам, ехать в Брянск — областной центр. Кто к врачу, кто на рынок продать торбу картошки, кто в магазин — купить ботинки ребёнку.

Шумел, набирая силу, дождь.

Говорливые бабы, возбуждённые предстоящей поездкой, постепенно примолкли. Лица, что у молодых, что у старых, делались какими-то обречёнными, скорбными.

Поблизости сверкнула толстая, похожая на разветвлённое дерево, молния. Именно в этот момент мне почему-то вспомнилась, увиделась, как на фотографии, девушка, ехавшая когда-то в Хаймар-Ю.

Когда в монотонном шуме дождя стих раскат грома, одна из баб проговорила:

— Громовый дождь. Видно, все же есть председатель над нами…

Я недоуменно глянул на неё. И тут другая сказала:

— Какой ни дождишко, а колхозникам отдышка.

Автобуса все не было.

Подросток и мина

Ночью вперёдсмотрящий неожиданно доверил мне, подростку, судьбу сотен пассажиров и самого трофейного парохода «Победа».

Я, палубный пассажир, за несколько дней плаванья облазил все судно, ухитрился побывать в машинном отделении и даже на капитанском мостике. Вечером, накануне завершения рейса, пристроился рядом с неразговорчивым дядькой в бушлате, который стоял на самом носу возле прожектора и колокола. «Мореман», как он себя назвал, коротал свою вахту. Заикаясь, с трудом отвечал на мои расспросы. Объяснил, что был тяжело контужен во время недавно закончившейся войны.

Выяснилось, что поставлен здесь вперёдсмотрящим, чтобы вовремя заметить плавающую мину. На Чёрном море у берегов Крыма и Кавказа их ещё много, наших и фашистских.

Его задачей было заметить мину, ударить в колокол, и тогда там, в судовой рубке, штурман возьмёт карабин, выйдет на мостик и расстреляет оттуда «круглую смерть». Способную взорвать судно.

Я был слегка подавлен услышанным. И тем более неожиданными мне показались действия «моремана». Он вдруг повесил мне на шею тяжёлый морской бинокль, показал, как включать-выключать прожектор. И ушёл «всхрапнуть на полчасика».

Часов у меня не было. Вообще ничего не было, никакого багажа. А было страстное желание совершить морское путешествие от Одессы до Батуми и обратно. В то время плата за проезд палубным пассажиром для меня, беглого восьмиклассника из Москвы, оказалась доступна.

…Сквозь разрывы туч изредка проглядывали созвездия. Дул встречный ветер. В темноте фосфорически светилась пена на гребнях волн.

Вцепившись в поручень, я вглядывался во мрак. Водяные валы один за другим разбивались о нос корабля, обдавали шипящей пеной. И каждый раз после этого корабль клевал носом, норовя нырнуть в пучину.

Этому однообразию конца не было. Клонило в сон и сосало под ложечкой.

Я смотрел во все глаза. Как выглядит морская мина, я не знал.

Был момент, когда показалось, что впереди на волнах что-то качается. Включил прожектор. Чтобы поднести обеими руками тяжёлый бинокль к глазам, пришлось отпустить спасительный поручень.

Это оказалась маленькая уточка — нырок. Я был счастлив уже тем, что не успел ударить в колокол.

Ковбойка моя намокла от брызг. Вперёдсмотрящий все не возвращался. Я уже начал подумывать о том, как бы подняться на мостик и попросить, чтобы меня кто-нибудь сменил. Но казалось невозможным выдать таким образом покинувшего вахту матроса.

Я не знал о том, что из рубки корабля прекрасно виден его нос и всё, что на нём делается.

Перед рассветом волнение моря усилилось. Палуба стала уходить из-под ног. То и дело я включал прожектор, боясь прозевать мину и что корабль разнесёт на куски.

Вперёдсмотрящий «мореман» появился с ломтём хлеба и куском сала.

— Пожуй, — сказал он. — А я немного передремал.

К утру «Победа» благополучно пришвартовалась в Батумском порту. Сонный, я сошёл с трапа, и южный город, поросший зарослями бамбука, пропахший запахом кофеен, обступил меня. Посреди города развевался турецкий флаг, и это оказалось консульство Турции. А ещё на окраине возвышалась зелёная гора, которая от подножья до вершины представляла собой ботанический сад с растениями, привезёнными со всех стран мира.

Здесь-то я и заснул на травке в тени какого-то цветущего новозеландского дерева.

«Победа» уходила вечером. Обратный билет у меня был. И ещё оставалось немного денег, которые я истратил на шашлык и на чашечку кофе.

На борт судна, ставшего мне родным, я ступил без копейки денег. Видит Бог, я ни слова не сказал об этом «мореману». Но он подкармливал меня несколько дней до самой Одессы.

В Одессе я увидел мину.

В предместье с немецким названием Люстдорф, среди выступающих в море обломков колючих скал на узкой полоске пляжа, куда я забрёл искупаться, лежал большой чёрный шар с рожками. На нём сидела белая чайка. И это было гнездо. Она высиживала птенцов.

Я не знал, разряжена мина или нет. Чайка напряжённо следила за мной, иногда протестующе взмахивала крыльями.

В конце концов я ушёл подальше, за скалу. Разделся. И вольно поплыл в море.