Книга Александр I - Анри Труайя

Первый опыт предпринят в 1810 году в Могилевской губернии, но война его приостановила. В 1815 году царь возвращается к этому плану и поручает его исполнение Аракчееву. С 1816 года военные поселения устраиваются в Новгородской губернии, где находится имение Аракчеева, а также в Могилевской, Херсонской, Екатеринославской, Слободско-Украинской губерниях. Вскоре поселена уже треть армии. Происходит это просто: полк приводят в уезд на поселение, и автоматически все крестьяне этого уезда делаются солдатами. Разделенные на роты, батальоны, эскадроны, они образуют резерв той войсковой части, которая обосновалась на их земле. Бок о бок со своими новыми товарищами по оружию они работают на полях, а в оставшееся время подвергаются муштре. Специалист по нивелировке и надзору за досугом, Аракчеев разрушает грязные, но живописные деревни, заменяет бревенчатые избы симметрично расположенными домами, а также сбривает бороды у мужиков. Их новую роль в них вбивают палками. Одетые в одинаковые мундиры, они пашут и косят под барабанную дробь. Браки устраиваются военным начальством, а выбор жениха и невесты производится по жребию. Чувства значения не имеют, зато брачная жизнь обязательна. Не остается ни вдов, ни старых дев, а женщины, рожающие недостаточно часто, подвергаются штрафу. Мальчики с шестилетнего возраста зачисляются в кантонисты и таким образом навсегда утрачивают свободу. Аракчеев заказывает для них мундиры на три разных возраста. «Когда они окончены будут, – пишет он императору 25 мая 1817 года, – то раздам во все деревни и прикажу всем детям быть одетыми в один день, с приказанием, дабы они никогда другого платья не носили, окроме мундиров, употребляя оные и во всех работах». За письмом следуют инструкции, и он лично отправляется на место и любуется этой армией в миниатюре. «Только несколько старух плакали», – сообщает он царю.

В совершенно одинаковых домах, выкрашенных голубой и розовой краской, с одинаковым цоколем из кирпича, с одинаковыми межевыми столбами, окруженными одинаковыми невысокими живыми изгородями из жидких берез, живут одетые в одинаковое обмундирование семьи. Комнаты опрятны. Вещи, список которых, заключенный в рамку, вывешен на стене, расставлены в строгом порядке, и инспекторы в назначенный день проверяют их состояние. Уборка дворов, мытье полов, уход за скотом, растопка печей, выкармливание детей, чистка медных пуговиц – все мелочи повседневной жизни предусмотрены и регламентированы соответствующей статьей распорядка. При малейшем его нарушении – наказание розгами. Все это нравится Александру. Он мечтает увидеть всю Россию превращенной в гигантское военное поселение, когда каждый человек имеет в обществе свое раз и навсегда определенное место, свои обязанности, определенный мундир и не имеет никаких собственных мыслей.

Но если военные поселения восхищают императора, они ненавистны тем, кто вынужден в них жить. Крестьяне, привыкшие к грязи, ленивые, свыкшиеся со своим рабством, с трудом приспосабливаются к новым жилищам, новой одежде и новым хозяевам. Повиновение военной власти для них тяжелее, чем повиновение власти гражданской. Их традиционный быт, их личная жизнь насильственно уничтожаются на этой каторге буквального исполнения. Мужики протестуют, умоляют, бегут, прячутся в лесах, шлют посланцев к вдовствующей императрице, к великому князю Константину. При проезде великого князя Николая несколько сот этих несчастных выходят из лесу, где прятались, останавливают его, плачут и просят заступничества. Четверо женщин, насильно выданных замуж, бросаются к ногам Александра и молят о милости. Ответ Александра категоричен: «Военные поселения будут, хотя бы пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чугуева». А саксонскому министру он заявляет: «Я справлялся с куда более трудными делами и желаю, чтобы мне и в этом повиновались».

24 августа 1819 года Аракчеев шлет царю донесение о возмущении, вспыхнувшем в Чугуевском военном поселении. Бунт принял такие размеры, что военный трибунал вынес 275 смертных приговор. Аракчеев хвалится, что, призвав «на помощь всемогущего Бога», «как христианин» смягчил это наказание: просвещенный Господом, он приказал вместо расстрела наказать «шпицрутеном каждого через тысячу человек по двенадцать раз». На деле эта кара означала даже для самых крепких из осужденных смерть в ужасных мучениях. Для начала Аракчеев великодушно ограничивается наказанием сорока зачинщиков. Некоторые из их сообщников, раскаявшись, просят помилования, и Аракчеев, «принеся в душе благодарность Всевышнему» за то, что сумел их образумить, обещает выхлопотать монаршую милость. «Происшествия, здесь бывшие, – пишет он царю, – меня очень расстроили; я не скрываю от Вас, что несколько преступников, самых злых, после наказания, законами определенного, умерли, и я от всего онаго начинаю очень уставать». При чтении этого письма кроткий ангел Александр кипит от гнева против смутьянов. Ему нестерпима мысль, что неграмотные мужики, босяки осмеливаются противиться его повелениям. Он сочувствует в этом деле не жертвам, а другу Аракчееву, который так расстраивается, наказывая их. «С одной стороны, – пишет он Аракчееву, – мог я в надлежащей силе ценить все, что твоя чувствительная душа должна была претерпеть в тех обстоятельствах, в которых ты находился. С другой, умею я также ценить и благоразумие, с коим ты действовал в сих важных происшествиях. Благодарю тебя искренно, от чистого сердца за все твои труды». Не только он не обмолвился о милости раскаявшимся бунтовщикам, но еще требовал, тяжко вздыхая, продолжить наказание. «Происшествие, конечно, прискорбное, – заключает он, – но уже когда, по несчастью, случилось оное, то не оставалось другого средства из онаго выйти, как дав действовать силе и строгости законов». Наказание виновных продолжилось и, по сообщению французского поверенного в делах Мальвирада, 160 человек умерли под шпицрутенами. Кроме того, 26 женщин были наказаны розгами и сосланы в Оренбург, 60 офицеров подвергнуты дисциплинарным мерам.

Через год – новое восстание. Теперь это не сборище неграмотных мужиков, а любимый полк царя, тот самый, шефом которого он состоял, когда был наследником престола, – знаменитый лейб-гвардии Семеновский полк. Командир этого элитарного полка полковник Шварц, крутой и жестокий, требовал от подчиненных сверхчеловеческой четкости в исполнении маневров и, добиваясь полного автоматизма, не останавливался ни перед каким изуверством. Согласно депеше одного дипломата, «он заставлял рядовых маршировать босиком для выправки носков, рвал усы, плевал в лицо, изнурял ученьями, а одного солдата уложил на месте ударом палки».[66]В ночь на 16 октября 1820 года рота Его Величества первого батальона заявила капитану, что не в силах более терпеть притеснения Шварца. Вся рота за неповиновение была посажена под арест в Петропавловскую крепость. На следующую ночь солдаты других четырех рот этого же батальона взбунтовались и потребовали освобождения товарищей из Государевой роты. Окруженные оставшимся верным властям батальоном, они не оказали сопротивления и тоже были брошены в казематы Петропавловской крепости. В общем, это был обычный случай возмущения, вызванный бесчеловечным обращением командира, ненавидимого солдатами. Но семеновцы – самый престижный полк русской гвардии, и восстал он в самом центре столицы. В отсутствие царя командиры не сумели удержать полк в повиновении. Александр, представив себе, какое воздействие это событие окажет на общественное мнение в России и за ее пределами, задыхается от ярости. Эти инсургенты в русских мундирах нанесли ему оскорбление на глазах у всей Европы. Он не верит, что это всего лишь вспышка солдатского возмущения. «Никто на свете, – пишет он Аракчееву, – меня не убедит, что сие происшествие было вымыслено солдатами или происходило единственно, как показывают, от жестокого обращения с оными полковника Шварца». Несомненно, здесь замешана политика: это революционеры из тайных обществ замышляют развалить русскую армию. Александр откровенно делится своими подозрениями с Меттернихом, который, как и царь, находится в Троппау на конгрессе. Меттерних пишет в «Мемуарах»: «Царь полагает, что должна быть какая-то скрытая причина того, что три тысячи русских солдат отважились на дело, так мало согласующееся с национальным характером. Он даже вообразил, что бунт устроили радикалы, чтобы запугать его и заставить вернуться в Петербург; я не разделяю его мнения. Слишком уж невероятно, чтобы в России радикалы распоряжались целыми полками, и все это доказывает только, как сильно изменился император».