Книга Сен-Жермен. Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого - Жеральд Мессадье

Но тщетно выбивался я из сил, поскольку едва различимый берег словно отступал по мере того, как я продвигался вперед. Силы начали оставлять меня. Я страшился не погибнуть, но уйти из жизни, так и не получив просветления. Я воздел наполненные слезами глаза к небу и вскричал: «Judica judicium meum et redime, propter eloquium tuum vivifica me!»[40]Мне едва удавалось шевелить усталыми членами, и я начал тонуть, когда заметил подле себя лодку. Некий муж в богатом одеянии правил ею. Я заметил, что нос судна обращен к берегу, который я покинул. Муж подплыл ближе. Золотой венец блистал на его челе. «Vade mecum, — рек он, — mecum principium in terris; instruam te in via hac qua gradueris». Я сразу же ему ответил: «Bonum est sperare in Domino, quam considere in principibus».[41]После чего лодка исчезла, и царственный кормчий вместе с нею.

Словно новая сила потекла в моих жилах. Я приближался к цели. И достиг берега, покрытого зеленым песком. Серебряная стена вздымалась предо мною, украшенная плитами красного мрамора. Меж ними, в железном кругу, два льва противостояли друг другу на облаке, один красный, другой черный, и, казалось, стерегли помещенный над ними золотой венец. А рядом с кругом находились лук и две стрелы. На боку одного из львов также были начертаны буквы. Я едва начал разбирать эти знаки, как они исчезли вместе со стеной, на которой были изображены».

37. НЕПРИНУЖДЕННАЯ БЕСЕДА О БОРЬБЕ

С АНГЕЛОМ В ТАВЕРНЕ У МОСТА РИАЛЬТО

— Здесь даже вода изукрашена, — заметил Франц.

Себастьян удивился, что его слуга знает поэтическое определение bunt. Этот пруссак напоминал вино: со временем становился изысканнее.

Но сам он был в Венеции не ради эстетических удовольствий, не для того, чтобы любоваться быстрокрылыми гондолами или голубями. Едва обосновавшись в буржуазном доме неподалеку от площади Сан-Марко, они отправились на остров Мурано, чтобы потолковать со стеклоделами. Там Себастьян, ставший по случаю маркизом Бельмаре, что больше подходило обстоятельствам, выяснил, что здешние ремесленники и в самом деле использовали большое количество натриевой щелочи, частично добывая ее из морских водорослей, которые собирали на берегу Адриатического моря и пережигали вместе с известняком. Велев доставить себе небольшое количество этого вещества, он поэкспериментировал с хлопчатобумажной тканью и достиг даже лучших, чем в Хёхсте, результатов.

Через неделю он заключил договор с производителями щелочи. Ему на ум пришло также одно усовершенствование метода: обрабатывать не ткань, а хлопчатобумажные нити, чтобы избежать обычной усадки после замачивания. Не теряя времени, он отправился по ближайшим бумагопрядильням и изложил свой замысел, показав образчики обработанной ткани. Выдумку приняли с воодушевлением. Как и предполагал Себастьян, поддельный шелк был весьма заманчив для всех, кто желал щеголять, но при этом не разоряться.

После потери Кипра, Крита и Морей в войнах с турками за два последних века Светлейшая республика пестовала теперь больше коммерческий, нежели воинственный дух. Блестящая победа в битве при Лепанто, прославленная великолепной гигантской фреской Тинторетто во Дворце дожей, не послужила ничему.

Венеция отныне сторонилась воинской славы. Ее купеческое сословие изрядно разбогатело на морской торговле, кораблестроении, производстве дорогих тканей и одежды, ювелирных изделий, духов… Короче, предметы роскоши в Светлейшей республике пользовались таким спросом, что Сенату пришлось ввести суровые правила: дабы венецианцы не соперничали между собой, ввергая себя в ненужные расходы, им было запрещено под страхом денежных штрафов, если не тюрьмы, выставлять напоказ свое богатство; выходя из дому, полагалось надевать черный суконный плащ, табарро, скрывая от глаз ближнего возможные излишества в одежде.

Улицы и каналы чернели строгими плащами.

Некоторые тщеславцы тем не менее заказывали себе табарро на шелковой подкладке, по преимуществу ярко-красной, и ловким движением все же показывали прохожим свою состоятельность. Увы! Особая тайная полиция выслеживала ослушников и доносила властям: «Вчера вечером, в такой-то час, в таком-то месте мессер Имярек прилюдно распахнул свой табарро, показав шелковую подкладку вишневого цвета и свое шелковое платье, а также золотую цепочку для часов, украшенную алмазами». Нарушитель незамедлительно получал денежное взыскание и приказ больше так не делать.

Равным же образом в казино Ридотто всем игрокам полагалось носить маски, чтобы их головокружительные ставки оставались анонимными. Так что уже нельзя было посплетничать, что накануне мессер Пинкопаллино поставил триста дукатов в экарте, заставив пожелтеть от зависти тех, кто поставил только десять. Конец самодовольному соперничеству и стремлению переплюнуть друг друга.

Город кишел полицейскими в штатском и шпионами.

Узнав все это от соседей, Франц предупредил своего хозяина; Себастьян же заявил, что просто очарован этой униформой — табарро. Он желал остаться в Венеции незамеченным. Впрочем, он и так воздерживался от ношения драгоценностей, отправляясь каждое утро на фабрику наблюдать за работами. Его собственная маска и блеск, который с ней ассоциировался, не должны были вредить его делам.

А они, похоже, шли идеально: благодаря его системе поставщики становились одновременно и его клиентами; так что затоваривание из-за отсутствия спроса Себастьяну не грозило.

Оставалось только подыскать помещение. Он быстро нашел, что нужно, на севере города, в Каннареджо, и по совету прядильщиков нанял старшего мастера, который, в свою очередь, нанял рабочих. Прибыв в конце апреля, через пять недель Себастьян оказался во главе предприятия, на котором трудились девяносто восемь человек. Способ, который он использовал, был прост: мотки ниток на два часа замачивали в чане со щелочью; нить становилась белой, блестящей и даже более гладкой, избавляясь от прежних изъянов. После просушки ее отправляли ткачам.

На сей раз он был единственным хозяином своей фабрики. О чем незамедлительно сообщил Александру. Производители льна из долины По прознали об изобретении и увеличили список его клиентов. Начала поступать прибыль; ее переправляли в Амстердам через посредство одного местного банка, которых, разумеется, в Венеции хватало.

Проводимые в трудах дни маркиза Бельмаре были долгими, а вечера короткими, за исключением воскресений, когда он позволял себе прогуляться по площади Сан-Марко вдоль Прокураций, глядя на толпу венецианцев, потягивающих шоколад в кафе Куадри.

Хоть Венеция и слыла городом удовольствий для богатеев значительной части Европы, Себастьян даже внимания не обращал на казино Ридотто, где нувориши и путешественники спускали целые состояния из праздности и тщеславия. Что касается любовных похождений, к которым располагал город, то достаточно было лишь прислушаться получше: половина мужских бесед на английском, немецком или французском были рассказами о мучительных разочарованиях. Как и во всех портах, доступных прелестниц тут было слишком много, а Себастьян отнюдь не стремился подцепить от них дурную болезнь или какую-нибудь другую хворобу. Ведь даже если они были чисты телом, это еще не значило, что таковы же и их помыслы: после первых же забав они плели истории о ревнивых братьях и потерянной невинности. И тогда приходилось изрядно раскошелиться, чтобы выпутаться из затруднения, или, того хуже, жениться на якобы забеременевших девицах.