Книга Рим. Цена величия - Юлия Голубева

– Приветствую, Невий Серторий! Как самочувствие Эннии?

– Приветствую тебя, Клавдилла! Энния встала ненадолго утром, но затем опять прилегла. Но моя ночь была более беспокойной.

– Сочувствую, слухи о страшной беде достигли дворца. Гай еще спал, когда утром я услышала разговор рабов. Несчастные бедняки! Надеюсь, что сенаторы окажут им щедрую помощь. Думаю, и мой отец обязательно внесет свою лепту. Так печально, что это случилось в день нашей свадьбы, ведь сегодня радость квиритов сменилась глубокой печалью. Ты придешь вечером на репотию?

– Извини, но я уезжаю на Капри, – ответил Макрон.

– Надолго?

– Не знаю. Вернусь, как только Тиберий сочтет нужным отправить меня обратно с четкими указаниями.

Она проникновенно посмотрела в его глаза, и Серторий почувствовал, как его сердце сжалось, объятое глубокой тоской. Тоской по несбыточным надеждам.

– Возвращайся! – Она сделала маленькую паузу. – Меня волнует судьба авентинских бедняков. Я хочу узнать, что же предпримет наш император.

Настолько нежен был ее голос, что душа Макрона перевернулась, когда из ее уст прозвучало краткое «возвращайся». Остальных слов он просто не услышал. Он отсалютовал ей, не в силах что-либо сказать, и быстро вышел.

«Возвращайся!» – золотом звенело в душе. Все мысли его витали вокруг этой недоступной красавицы, в ослеплении он уже касался грубыми пальцами ее округлой груди, гладил роскошные кудри, целовал прекрасные губы, ласкал нежное тело. Вновь и вновь, пуская коня вскачь по камням Аппиевой дороги, он повторял про себя их краткую беседу. «Возвращайся! Возвращайся!»

Мысли о том, что это самообман и «возвращайся» было лишь данью вежливости, он отгонял дальше и дальше в глубину сознания, всякий раз напоминая себе, что страшная тайна, если будет нужно, заставит Клавдиллу покориться его желаниям.

А седой Кассий Херея в то время, когда Макрон скакал по Аппиевой дороге, сидел одиноко в караульной комнате во дворце, слушая, как собираются на вечернюю репотию знатные гости, как звенит смех девушек, разносится неторопливый говор мужчин, снует взад-вперед челядь, стуча посудой. Никогда еще ужас безысходности не сдавливал ему сердце так сильно. Он бессильно опустил руки, скованный памятью о любимом Германике и слепой привязанностью к боевому товарищу – маленькому Сапожку, которого он когда-то возил на шее подобно боевому коню.

XXXVIII

Юния смотрела в спину уходящему Макрону, и ласковая улыбка таяла на ее губах, искривляясь и превращаясь в жуткую гримасу Мегеры. Должен ли Гай узнать, что префекту известно все? Этот вопрос мучил ее, тесным обручем стягивая разум. За Макроном преторианцы, все нити государственных дел в его руках. Потянув за любую, он вмешивается в жизнь империи, как хочет. «Фабий!» – мелькнуло в голове, и Клавдилла, выронив тяжелый черепаховый гребень, кинулась в его кубикулу. На пороге она застыла, прислушиваясь к звукам из-за занавеса. Ее чуткое ухо уловило женское хихиканье. Друзилла! Как она могла забыть? Ведь именно на ее присутствие намекал ночью Павел. От нее надо избавиться на время.

Юния тихонько окликнула проходившего раба:

– У меня срочное дело к господину Фабию. Войди и осторожно пригласи его в ойкос, так чтобы только он услышал твои слова.

Раб покорно кивнул и вошел внутрь. Клавдилла убежала и укрылась от посторонних взглядов за малиновыми занавесями ойкоса. Фабий появился немного времени спустя.

– Ты медлишь, – упрекнула его Юния.

– Думаешь, прекрасная, так легко вырваться из объятий страстной женщины? – улыбнулся Персик. – Первая ссора с мужем?

– Мне не до смеха, Павел. И я не ссорилась с Сапожком.

Юния вытянула стройную ножку на широком ложе. Фабий застонал.

– Ты испытываешь меня, богиня? – прищурившись, чтобы потушить похотливый блеск в глазах, спросил он с укором. – Созерцать полуобнаженные прелести чужой жены – это свыше моих сил. Прикройся, иначе я сойду с ума от вожделения.

Щеки Клавдиллы запылали – она и забыла, что разгуливает в прозрачном синфесисе Калигулы. Фабий протянул ей покрывало.

– Извини, Павел, что смутила тебя, – сказала Юния, укрывшись. – Честно сказать, другая проблема более занимает меня в это утро.

– Я слушаю.

– Макрону известно все.

Юния заметила, как Фабий резко напрягся, будто готовясь к прыжку.

– Что ему известно? – хрипло спросил он.

– То, что мы подожгли Авентин. Не знаю, как он прознал, видимо, кто-то из дворца следил за нами.

– Он сам об этом сказал? Тогда мы пропали, – безнадежно произнес Фабий.

– Нет, он промолчал, – ответила Юния. – Его глаза сказали мне об этом. Но он ничего не сообщит цезарю.

– Откуда такая уверенность? – насмешливо поинтересовался Фабий. – Лично я отправляюсь писать завещание. Значит, эта жертва Гекате предполагала и наши жизни тоже.

– Выслушай же меня, наконец, – зашипела Клавдилла. Персик уловил пробуждающиеся знакомые черты Мегеры. – Он не скажет ничего, потому что давно любит меня, и мне пришлось дать ему надежду этим утром. Он преследует меня едва ли не с первого дня нашего знакомства…

Она кратко пересказала Фабию случай с неудачным похищением, попытку изнасилования, поведала обо всех его словах, взглядах, ненависти к Калигуле. Павел в раздумье потер лоб.

– Тебе придется ответить на его чувства, – сказал он. – Рано или поздно, но он заставит тебя сделать это под страхом разоблачения. Префект всегда добивается своей цели. Если ты следишь за судебными процессами Рима, то должна знать, насколько он силен и вездесущ. Мне не известно ни одно из дел, где он терпел поражение.

– О, Фабий! – Клавдилла придвинулась к нему и сжала его руки. Ее ладони были холодны как ледышки. – Я ненавижу его и до безумия люблю Гая. Я не смогу изменить мужу.

– Ты говорила с Калигулой?

– Нет, ты первый, кому я все рассказала. И мне нужен твой совет. Калигула в гневе натворит всяческих безумств. Его здравый смысл исчезает, когда дело касается меня. А они нужны друг другу, ты сам это знаешь. Пока Гай не станет принцепсом, от Макрона избавляться нельзя.

Фабий лихорадочно думал. Отчаяние Юнии тронуло его сердце. Он любил Калигулу как сына, Клавдиллу он тоже принял как родную дочь, к тому же единое преступление неразрывно связало их. Он догадывался, сопоставляя факты знакомства Юнии и Гая, смерть Германика и их нерушимую вечную любовь, что и их странная верность также замешана на тайном злодеянии. Персик размышлял, наблюдая, как пелена слез заволакивает прекрасные глаза Юнии.

– Я не могу предать Сапожка, я не изменю ему ни с одним мужчиной, даже под угрозой быть сброшенной с Тарпейской скалы! – твердо сказала Клавдилла, и Фабий увидел, что глаза ее уже сухи, но мучительная боль не ушла из них, а, скорее, усилилась.