Книга Гиллеспи и я - Джейн Харрис

Зал разом умолк, со всех сторон ко мне обернулись любопытные лица. От ужаса у меня подогнулись колени, потемнело в глазах. Мне хотелось отвернуться, но Фи стояла за спиной, и я вынуждена была шагнуть на неожиданно короткую и узкую платформу, где уже находились Белль и Шлуттерхозе. К несчастью, нам предстояло сидеть на одной скамье. Избегая взглядов, я опустила голову, но спустя несколько минут смогла осмотреться.

Прямо передо мной и по правую руку сидели многочисленные адвокаты, все в черных мантиях. Сидя в своем гнезде, они галдели, словно стая грачей. Также в зале присутствовали три группы юридических представителей и множество их помощников. Чтобы избежать путаницы, я не буду перечислять имена и титулы всех адвокатов и уполномоченных, участвующих в деле (их список приведен в книге «Знаменитые судебные процессы»). Позвольте назвать вам только троих: знаменитого помощника генерального прокурора, мистера Джеймса Эйчисона — элегантного и рыжеволосого, с пронзительными зелеными глазами и маленькими, как у женщины, руками; мистера Чарльза Прингля — добродушного седого адвоката, назначенного судом защищать Шлуттерхозе и Белль; и моего собственного представителя — Мьюрхеда Макдональда.

Некоторое время мне не удавалось встретиться с ним взглядом; мой адвокат сосредоточенно рассматривал стол, на котором лежали собранные улики — мешок из-под муки, два массивных гроссбуха, различные бумаги, плоский камень и окровавленная куртка, а рядом — пара крошечных ботиночек и перламутровая подвеска, при виде которых у меня сжалось сердце: некогда их носила Роуз Гиллеспи. Я не раз касалась этой подвески и застегивала эти ботиночки. На столе они выглядели крошечными и невыносимо трогательными. У меня снова потемнело в глазах, но тут пристав воскликнул:

— Встать! Суд идет!

Все, включая меня, вскочили на ноги.

Гул голосов умолк, все взгляды обратились на платформу позади адвокатов, где только что появился судья, лорд Кинберви — внушительная фигура, облаченная в бело-красную мантию. Кивнув адвокатам, он занял свое место и посмотрел на скамью подсудимых. На миг его непроницаемый взгляд задержался на моем лице.

Пока заседание не открыли, я изучала балкон, выглядывая знакомые лица, и с неудовольствием обнаружила среди зрителей Мунго Финдли, того самого карикатуриста. Он сидел в третьем ряду с блокнотом в руке и, заметив меня, осклабился и помахал рукой. Большинство моих знакомых были свидетелями и не имели права находиться в зале до своего выступления. Впрочем, я ожидала увидеть Мейбл: она не попала в список свидетелей и могла наблюдать за процессом с самого начала. Основную массу зрителей составляли мужчины, однако, всматриваясь в редкие женские лица, я так и не нашла сестру Неда. Вероятно, она предпочла остаться с семьей в комнате ожидания и поддержать брата. Секретарь огласил список присяжных, и я украдкой взглянула в их сторону: пятнадцать добрых и верных мужчин из Эдинбурга. Моя судьба в их руках. Среди присяжных были торговец углем и крестьянин, коммивояжер, бакалейщик, торговец рыбой, клерк, шорник, проповедник, пивовар и разные ремесленники, все в своих лучших костюмах. Интересно, насколько благосклонными они будут к состоятельной женщине — и вдобавок англичанке?

Пока секретарь зачитывал обвинительный акт, я краем глаза посмотрела на Белль и Шлуттерхозе. Супруги демонстративно не замечали меня и замерли, держа голову прямо. К моему разочарованию, выглядели они вполне пристойно: опрятно одетые, причесанные и трезвые. Немец надел темную двубортную куртку с чистым воротником и манжетами, подстригся и сбрил усы. Белль, в сером закрытом платье, казалась чопорной дамой. На лицах обоих застыло бесхитростное, немного оскорбленное выражение; словом, ни один из них не напоминал похитителя или убийцу. Посторонний наблюдатель решил бы, что эти люди не способны даже выбранить ребенка, не говоря уж о том, чтобы похищать или убивать. Я опасалась, что честные присяжные примут их благопристойную маску за чистую монету.

Шлуттерхозе и Белль заявили суду о своей невиновности: неожиданное решение, которое их адвокаты наверняка сочли глупым, учитывая последующее заявление немца. По словам Каски, юрист не смог убедить супругов признать вину даже в менее серьезном преступлении — киднеппинге. Хотя Шлуттерхозе уже сознался, что похитил Роуз, он надеялся, что львиная доля ответственности падет на меня.

На следующий день «Глазго геральд» возвестил, что я была «бледна, но спокойна» и произнесла слово «невиновна» «тихим и безмятежным» голосом. Разумеется, я была бледна и, быть может, говорила тихо, но спокойствия и безмятежности мне недоставало. Нервы были натянуты до предела, в горле пересохло, ладони покрывал липкий пот. Более того, меня била мелкая дрожь — не только от страха, но и от холода: единственный камин в зале находился сбоку от места судьи, и я немилосердно мерзла. Однако, судя по всему, мне удалось скрыть тревогу, пусть и непреднамеренно.

В шотландском суде отсутствует вступительная речь, и по завершении предварительной процедуры мистер Эйчисон, прокурор, вызвал первого свидетеля, тем самым приступив к исполнению своей главной задачи — нарисовать как можно более мрачную картину событий.

Процесс начался.

Пятница, восьмое сентября 1933 года

Лондон

Мистер Петтигрю из приюта в Глазго до сих пор не ответил. Интересно, долго мне еще ждать или лучше позвонить снова? Можно повторить письмо, но моя последняя вылазка к почтовому ящику закончилась печально. После неудачи в клинике на следующий день я решила прогуляться к ящику около дома. На улице я допустила досадную оплошность — легонько споткнулась, к счастью, уже на обратном пути. Я ничего не сломала и не хотела поднимать шум, но официанты из кафе «Веррекио» бросились ко мне на помощь. Они были очень добры, особенно хозяин, синьор Веррекио, хотя и немного смутили меня своей заботой. Я вполне могла дойти до лифта сама, но синьор потребовал, чтобы я дождалась Сару, и стоял у дверей кафе, пока она не показалась из-за угла.

Конечно, Сара стала допытываться, зачем я ушла из квартиры, а когда я ответила, что хотела купить сигарет, спросила, где же сигареты — и заодно мой кошелек. Пришлось сказать, что я забыла его дома. Кажется, она не поверила. Она думает, что я потеряла сознание на улице, хотя я много раз повторила, что всего лишь зацепилась ногой за торчащий булыжник. И неудивительно: мостовые Блумсбери в ужасном состоянии.

В субботу приключилась еще одна мелкая неприятность.

Я давно заметила, что Сара выходит из спальни только в полном облачении: туфли, чулки и прочее. Конечно, она моется, но я ни разу не видела ее в халате: она всегда одевается после ванной. Даже если бы ночью крышу дома сорвало ураганом, думаю, Сара через секунду появилась бы в плаще и галошах.

Догадавшись, что она боится оголять кожу, я попыталась зайти к ней в субботу вечером, после того как она ляжет спать, в надежде застать ее раздетой. Когда Сара пожелала мне доброй ночи и закрылась у себя в комнате, я выждала две минуты — вполне приемлемое время, чтобы приготовиться ко сну — и двинулась на разведку. Однако, распахнув дверь ее спальни, я обнаружила, что Сара сидит в кресле, полностью одетая, и занимается рукоделием. По-моему, она была шокировала внезапным вторжением. Пришлось изобразить, будто я собиралась в уборную, но перепутала двери.