Книга Левая Рука Бога - Пол Хофман

Соломон Соломон даже не взглянул в сторону Генри, похоже, он действительно его не слышал.

— У меня в этом деле приоритет, — повторил он Кейлу. — Хочешь оспорить?

— Как вам угодно, — ответил Кейл.

Так, чтобы Кейл отлично все видел, Соломон Соломон, явно исполняя некий ритуал, очень медленно поднял правую руку и открытой ладонью почти ласково хлопнул Кейла по щеке. Потом опустил руку и застыл в ожидании. Кейл в свою очередь поднял правую руку, так же медленно, осторожно поднес ее к лицу Соломона Соломона, но в последний момент изо всей силы взмахнул кистью — раздался громкий шлепок! В напряженной тишине он прозвучал, как гулкий звук святой книги, резко захлопнутой в пустой церкви.

Четверо возмущенных солдат рванулись к нему.

— Стоять! — приказал им Соломон Соломон и, снова обращаясь к Кейлу, сообщил: — Капитан Грей зайдет к тебе сегодня вечером.

— Милости прошу, а зачем?

— Увидишь.

С этими словами он повернулся и вышел.

— Ну, что там с нашим мясом? — весело спросил Кейл, как только дверь за солдатами закрылась. Он посмотрел на вытаращившегося мясника, потрясенного и напуганного той смертельной драмой, которая разыгралась на его глазах, и добавил: — Что-то мне подсказывает: полагаться на то, что ты выполнишь мой заказ, нельзя.

— Сэр, от этого зависит больше, чем моя жизнь.

— Тогда лучше, если кое-что мы унесем сами. — Кейл взвалил на плечо половину коровьей туши и вышел.

29

Как оглушительный треск, который распространяется по высохшему лесу, когда молния ударяет в одно из деревьев, слух о том, что произошло в кладовой мясника, мгновенно облетел весь Мемфис. Маршал потребовал, чтобы конфликт был немедленно утрясен. Випон выругался. Они послали за Кейлом и велели ему немедленно отказаться от дуэли.

— Но мне сказали: если я откажусь, каждый будет иметь право прикончить меня при первой встрече без предупреждения.

С этим трудно было поспорить, потому что это было правдой, так же, как и то, что Кейл оказался в этом деле страдательной стороной. Тогда перед Маршалом и его Канцлером предстал призванный Соломон Соломон, однако, несмотря на бурю негодования, обрушенную на него первым, и откровенную угрозу со стороны последнего отправить его похоронных дел мастером в лепрозорий на Ближнем Востоке, Соломон Соломон оставался непоколебим. Маршал пришел в ярость:

— Если ты не прекратишь это, тебя повесят! — кричал он.

— Не прекращу и не повесят, — отвечал Соломон Соломон и был прав: даже Маршал не мог ни предотвратить дуэль после того, как пощечины нанесены, ни наказать участников.

Випон попытался воззвать к снобизму Соломона Соломона:

— Что, кроме бесчестья, принесет тебе убийство четырнадцатилетнего мальчишки? Он — никто. У него нет даже отца с матерью, не говоря уж о родовом имени, достойном того, чтобы убить парня на поединке. О чем, черт возьми, ты думаешь, унижая себя подобным образом?

Это был сильный аргумент, но Соломон Соломон просто не стал на него отвечать.

Дальнейшие увещевания были бессмысленны. Маршал рявкнул, чтобы он убирался вон, и исполненный праведного гнева Соломон Соломон удалился.

Встреча Кейла с Арбеллой Лебединой Шеей, как вы можете догадаться, была не менее бурной. Арбелла умоляла Кейла не ввязываться в драку, но поскольку альтернатива была еще ужасней, вскоре она уже произносила яростные филиппики против Соломона Соломона, а потом помчалась к отцу, чтобы умолять его остановить смертоубийство.

Во время слезного свидания с Арбеллой Кейлу пришло в голову призвать Генри, чтобы тот подтвердил его версию событий. Когда вконец расстроенная девушка ушла, Кейл обратил внимание, что Смутный Генри смотрит на него явно неодобрительно.

— В чем проблема? — спросил он.

— Ты моя проблема.

— Это почему еще?

— Потому что ты пытаешься делать вид, будто не знал совершенно точно, что последует за его вопросом, хочешь ли ты оспорить его приоритет.

— Я пришел туда первым. Ты это прекрасно знаешь.

— И ты собираешься убить или умереть ради чего — ради нескольких кусков мяса?

— Нет. Я собираюсь убить или умереть потому, что он раз двадцать отметелил меня ни за что. Я никому и никогда больше не позволю так со мной обращаться.

— Соломон Соломон — это тебе не Конн Матерацци и не горстка полусонных Искупителей, которые не видели, как ты к ним подкрался. Он может тебя убить.

— Думаешь, может?

— Да.

— Надеюсь, он согласится с тобой, что я дурак, потому что в этом случае его ждет еще большее потрясение, когда я переломлю его, как прут.

30

Опера Россо, или Красная Опера, — это великолепный полукруглый амфитеатр с видом на Мемфисский залив, красота которого способна поразить даже бывалых путешественников. Он так круто поднимается непосредственно от арены, что известны случаи, когда перевозбужденные зрители, падая с верхних рядов, разбивались насмерть. Но истинное назначение Иль Рапидо,[5]как называли этот головокружительный каскад трибун, состояло в том, чтобы каждый из тридцати тысяч зрителей, собиравшихся вокруг арены, которую он опоясывал, чувствовал себя так, словно непосредственно участвует в действе, даже сидя в самом верхнем ряду.

Бывшая некогда сценой, на которой происходили многочисленные дуэли и гладиаторские бои, в эти дни Красная Опера стала местом, куда Мемфис приходил единственно для того, чтобы посмотреть корриду и травлю медведей собаками (хотя последний род развлечений начал выходить из моды). Профессиональные боксерские бои и публичные казни проводились здесь же. Никто из мемфисцев не хотел упустить возможность поглазеть, как лучшие из лучших — а к таковым уже, несомненно, причислили и Кейла — убивают друг друга на глазах толпы. Когда еще выпадет другой шанс понаблюдать такое?

Отрицательное отношение Маршала к дуэлям и гладиаторским боям объяснялось не столько его жалостливостью, хотя к старости он действительно перестал находить удовольствие в подобных кровавых забавах, сколько крупными неприятностями, которые они порождали. Гладиаторские бои, в которых один из двух участников был обречен на смерть, — в отличие от дуэлей, где для завершения боя достаточно было первой крови, — вызывали непримиримое возмущение членов семьи поверженного. А последующая кровная вражда и убийства из мести сеяли столько горя, что Маршал решил употребить всю свою власть, как формальную, так и неформальную, чтобы не допускать подобного развития событий. Смертельные поединки не только порождали беспорядки, но и провоцировали неуважение к правящим классам.

В день поединка между Кейлом и Соломоном Соломоном огромная площадь перед Оперой Россо была забита уже с утра. Многотысячные очереди тянулись к каждому из десяти входов, а те, кто понимали, что не смогут попасть внутрь, слонялись по базарам и ярмарочным палаткам, которые по таким выдающимся случаям составляли целые городки. Повсюду сновали полицейские и жандармы, присматривавшие за ворами и скандалистами и вынюхивавшие крамолу, ибо они хорошо знали, что любое недовольство может перерасти в суровую потасовку. Все городские спекулянты и бандиты были тут как тут: замшеголовые в красно-золотых жилетках и посеребренных сапогах; хулиганы в белых подтяжках и черных шляпах с высокими тульями; мошенники в котелках, с моноклями и тонкими усиками. Толпы девиц; лоллардисты-бормотуны в длинных плащах, в ботфортах до бедра и с бритыми головами; желтобилетницы с нарисованными красной помадой губами-бантиками, в тесных красных корсетах и длинных черных, как ночь, чулках. Повсюду стояли шум и гам — крики, смех, свист, взрывы музыки… Когда на площади появлялся кто-то из юных Матерацци, раздавались фанфары, и толпа с завистливым восхищением глазела на него.