Книга От часа тьмы до рассвета - Вольфганг Хольбайн

— Такой формулировкой можно оправдать любое преступление — это случилось из благородных побуждений, — сказал я и зло засмеялся. — Что это будет за мир, который вырастет на таком основании?

Жалкая улыбка исчезла с лица Зэнгера. Вместо этого он сердито покачал головой.

— Ты просто не хочешь этого понять, не так ли? — спросил он. — Ты все тот же упрямый осел, каким ты был в двенадцать лет! Каждый партизан знает, что самый эффективный способ разрушить государство — это преобразовать его изнутри. Именно это мы и сделали. Нужно попасть в волчье логово, чтобы добраться до их глоток.

Казалось, в словах профессора содержался какой-то медленно действующий яд. Нельзя было отрицать, что им была присуща какая-то внутренняя логика, хотя и извращенная и сложная. Но может ли человек, который уже однажды запачкался кровью невинных, снова стать порядочным? Разве такой компромисс не завершится тем, что медленно вернешься к тому, что было побеждено в самом начале пути?

Мир без войн и несправедливости… Это ли не цель, за которую можно и погибнуть… Но имеют ли право люди вроде этого профессора Зэнгера в будущем решать, что справедливо, а что несправедливо? Я снова в который раз вспомнил о кабинете ужасов в подземелье, эти мысли будут преследовать меня до самой моей смерти, которая, кстати, не за горами. Выставка законсервированных преступлений. Собрание мрачных опытов, которые проводились на человеческих существах. Тот, кто проделал все это, не может иметь право решать судьбу этого мира. Если хоть часть того, что рассказывали фон Тун и Зэнгер, правда, то я, Франк Горресберг, уже однажды смог остановить этого профессора.

Но, к несчастью, я не мог припомнить как.

— А что тогда случилось с Мириам? — спросил я.

Профессор скрестил свои руки перед грудью. На его руках была старческая морщинистая розовая кожа с ужасными коричневыми пигментными пятнами и толстыми опухшими сосудами, которые сильно выделялись на ней, как будто фактически лежали сверху на коже запястья и были всего лишь покрыты глазурью, чтобы немного их замаскировать. Казалось, что возраст расплавил все мясо с его пальцев. На лице старика явно читалось сомнение. Я втайне рассчитывал на то, что старик вообще не станет отвечать на мой вопрос, но через некоторое короткое время Зэнгер обстоятельно откашлялся.

— История с Мириам… В тот раз ты почти уничтожил всю мою работу, хотя я прекрасно знаю, что это никогда не входило в твои планы, — начал профессор с вымученной улыбкой на губах. — Мириам была очень красивой девочкой. Ей еще не было четырнадцати, но выглядела она немного старше своего возраста. Ее отец был важным послом в Бонне.

Он беспомощно пожал плечами, при этом мне было не понятно, что означает этот жест. Имел он в виду, что он никак не мог обойти тот факт, что ему пришлось принять в школу девочку южного типа, или это относилось к тому, что он собирался рассказать дальше? А может быть, это относилось к обоим обстоятельствам.

— Несчастье случилось в первый день летних каникул, — сказал Зэнгер после неловкой паузы, во время которой он, видимо, подыскивал нужные слова. — Воскресенье. Я помню об этом, как будто это было вчера. Утром всех учеников, которых не забрали родители, отвезли на вокзал. Большинство учителей тоже уехали из школы — кроме тех немногих, кто были посвящены в тайны проекта, разумеется. На вечер была намечена серия опытов в крепостной башне. Мы хотели провести эксперимент со звуковыми волнами. И к этому моменту никто не знал, что ты, Франк, договорился с Мириам. На ближайшей остановке она просто сошла с поезда и вернулась назад. От станции «Бад Мюнстерейфель» она села на рейсовый автобус до Грайсфельдена. Там на деревенской площади ее встретил ты. Время эксперимента ты просто пропустил мимо ушей. Вы планировали, что она проберется в общежитие девочек и пару дней побудет там. Своим родителям она написала письмо, что она на несколько дней поедет в гости к подружке, и поэтому дома ее не могли хватиться. К вечеру вы пробрались в крепость. Пятеро твоих друзей: Стефан, Эд, Юдифь, Элен и Мария весь вечер провели на эксперименте. Их телепатические способности были значительно сенсибилизированы. Они чувствовали, что ты вернулся в крепость, и они разозлились на тебя, что ты их предал. Так они думали, по крайней мере. Мария была их лидером. Я в точности не знаю, какая муха ее укусила. Должно быть, это была цепочка несчастливых обстоятельств. Все они были в агрессивном настроении, а Мириам была очень восприимчива к их телепатическим манипуляциям. Они установили контроль над Мириам и заманили ее в тайное исследовательское помещение. А поскольку эти помещения были доступны только для тех, кто знал потайной вход, охраны там не было. И вы все беспрепятственно проникли в башню, святую святых нашей научной работы. Уже одно это было настоящей катастрофой! Но мало того, дошло еще дело до ссоры. Пятеро подготовились. Первоначально ты должен был получить хорошую взбучку за свое непослушание, но тут Мириам бросилась наверх на смотровую площадку. Ты побежал за ней, остальные бросились вас догонять, а потом…

Старик запнулся. Казалось, его действительно трогала эта история, которую он рассказывал, а не то уже упомянутое им обстоятельство, что из-за этой истории чуть не пропал труд его жизни.

— Я тогда оставил вас без присмотра, — наконец продолжил он, переведя дух. — Это моя ошибка. Мария и остальные заставили Мириам подняться на зубья. Я видел это из своего кабинета. Там они заставили ее танцевать этот гротескный танец. Я слышал музыку, знаешь, пластинка с песнями Лали Андерсен. Как раз звучала Лили Марлен, и довольно громко… Песня раздавалась по всему двору, а Мириам на зубьях танцевала. А потом она вдруг прыгнула. Не как самоубийца, а как гимнастка во время трюка. А Стефан и Эд держали тебя. И ты не мог сделать ничего, а только смотрел на это. Ни физически, ни душевно ты не мог противостоять всем сразу.

Зэнгер глубоко вздохнул. Мне показалось, что он даже испытал небольшое облегчение, когда рассказал всю эту историю в подробностях. В мои намерения не входило доставлять ему удовольствие, но все же я позволил ему говорить дальше. Мне хотелось знать все. И профессора не пришлось дополнительно уговаривать. Его красноречие было удивительно. После того как я довольно продолжительное время беседовал с фон Туном, мне было уже трудно представить, что его поток речи можно еще превзойти, но Зэнгер давно опередил старого адвоката и по времени, и по количеству слов. Должно быть, беседы с беззащитными детьми и привязанными к постелям пациентами были для него чем-то вроде самотерапии, которую практикуют многие пожилые люди, чтобы, например, еще раз пережить и переработать ужасы пройденной войны, свою гордость за дело, за которое они боролись. А может быть, фон Тун и Зэнгер пытались таким образом очистить свою совесть…

— Смерть Мириам скрыть не удалось, — вздохнул профессор. — Дело дошло до масштабного полицейского расследования обстоятельств ее гибели. Часть помещений и оборудования была обнаружена, но большинство удалось припрятать и скрыть. Но результатом стало то, что школа привлекла усиленное внимание властей. Также вышло наружу, что за те тридцать лет, которые я занимался руководством школой после войны, много раз доходило до беременности школьниц. И, в конце концов, не оставалось другого выхода, как закрыть школу, а мне выйти якобы на пенсию. Прошло десять лет, пока я, пользуясь поддержкой своих спонсоров, смог открыть здесь, в Грайсфельдене, фирму по программному обеспечению. Во время ее строительства мы тайно создали подземный ход к подземным сооружениям крепости. За те двадцать лет, которые прошли с тех пор, как мне пришлось закрыть школу, у меня было много времени, чтобы подумать, каким путем нужно идти дальше.