Книга Отряд тайных дел. Книга 3. Московский упырь - Андрей Посняков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молодые вот только утомились туда-сюда бегать, потом махнули рукой, на пороге встали да взасос – под крики радостные – целовалися.
Почетный гость – князь Михаил Скопин-Шуйский – не побрезговал, пожаловал, с ним и Жак Маржерет, личный телохранитель царский. Уж и выпили. Правда, не по-московски – вусмерть упившихся не было, да и кому – приказным разве? Так тем завтра на службу: Ондрюшка Хват ни единого на три дня, на всю свадьбу, не отпустил, да и сам только по-первости поприсутствовал, а потом, сославшись на дело, ушел. Приказные после его ухода взбодрилися, кружками замахали: наливай, мол, – а чего б не налить? Свадьба ведь! Лишь один Галдяй Сукин квас нестоялый пил: ни к вину, ни к бражице, ни – упаси, Боже – к водке не прикасался, зарок после недавних событий дал. Чуть ведь не преставился парень от перепою, с непривычки-то! С тех пор и не пил – опасался.
К ночи ближе гостюшки разошлись: первым, как и положено, поцеловав молодых на прощанье, уехал князь Михаил, с ним и Маржерет, а уж потом и приказные потянулись. Остались лишь свои, близкие, да Галдяй Сукин – тоже теперь, считай, свой.
Сели не чинясь, за один стол, снова выпили – теперь уж по-простому, как меж своими принято. Пару песен спели, плясать начали. А потом Марьюшка – красавица Прохорова – домой засобиралась, мол, поздно уже. Волосы рукою пригладила – тут и Филофейка: на, мол, Марьюшка, гребешок, причешися.
Взяла Марьюшка гребень, глянула и, ахнув, едва не сомлела, – хорошо, подхватил Прохор.
– Что? Что такое? – заволновались хозяева. – Аль вино крепко? Аль жарко?
Девушка, впрочем, быстро пришла в себя:
– Нет, братцы-сестры милые, и вино хорошее, и не жарко. Дюже гребень мне сей памятен… из рыбьего зуба резной, с ошкуем…
Нередко царь ходил один по городу пешком, заходил в мастерские, толковал с мастерами, говорил со встречными на улицах.
М. Острогорский. Учебник русской истории
Осень 1605 г. Москва
Гребешок! С ошкуем! Тот самый, что Василиса не так давно подарила Филофейке! И, по словам Марьюшки, именно этот – или точно такой же – гребень она дарила своему бывшему дружку Федотке, с год тому назад погибшему страшной смертью.
Так тот гребень или просто похож? Это выспрашивал Прохор уже после свадьбы. Выходило – тот. Крайний зубец обломан, характерные царапины на спине ошкуя – тот. И гребешок сей Иван самолично привез из-под Кром. Подарила та девчонка, Гарпя, сказав, что гребень кто-то оставил иль выронил. Кто?! И где теперь найти Гарпю… Впрочем, о последней как раз доходили слухи, вернее, не столько о ней, сколь о веселых «польских», как их здесь называли, девках. Дескать, они все в Москву подались, за старыми своими кавалерами – поляками, казаками, дворянами. Подались-то подались… только где их сейчас искать? Впрочем, что думать? Лучше уж спросить знающего человека.
Вот к этому-то человеку Иван и направился, благо от приказных палат идти было недалеко, всего-то пересечь площадь. Стояла уже осень, та самая, что зовут золотой: с желто-красным нарядом деревьев, летящими на ветру паутинками в прощальном тепле солнца, с журавлиным курлыканьем в светло-голубом небе. Осень… В середине сентября, как раз после свадьбы, вдруг зарядили дожди, но, слава Господу, вскоре успокоились, словно давая людям время спокойно убрать урожай, и в последнюю седмицу погода установилась теплая, сухая, будто бы снова вернулось лето.
Остановившись у ворот царского дворца, Иван вежливо поклонился страже – польским жолнежам в железных, украшенных петушиными перьями шлемах и кирасах, начищенных почти до зеркального блеска мелким речным песком. Вообще-то, по всем уставам, не рекомендовалось песком латы чистить, но поляки на то плевали, уж слишком большими щеголями были. Как, впрочем, и сам государь.
Едва вспомнив Дмитрия, Иван вздрогнул, – ну, вот он, легок на помине! Как всегда, лихо проскакав через всю площадь наметом, государь ловко выпрыгнул из седла и, бросив поводья стражникам, оглянулся на далеко отставшую свиту. Презрительно прищурившись, сплюнул и покачал головой:
– Эх, бояре, бояре… Мало того, что невежды, так еще и на лошадях кое-как скачут. Словно мешки с дерьмом, прости Господи!
Иван поклонился, приложив руку к сердцу:
– Здрав будь, великий государь!
– О?! – оглянувшись, удивился-обрадовался Дмитрий. – Иванко!
И тут же насупился, сдвинул брови:
– Ну что? Ошкуя поймал, наконец?
Юноша вздохнул – ну и память у государя!
– Скоро словим.
– Да сколько же ждать можно, а? – рассердился царь. – Я вам когда еще говорил? А воз и ныне там? Ужо, переведу всех вас в Сибирский приказ, поедете у меня всю Сибирь мерять да на чертежи-карты накладывать.
– Дело интересное! – оживился Иван.
– Интересное… – Дмитрий несколько поутих. – А с ошкуем-то кто будет возиться?
– Да поймаем мы его, великий государь, очень даже скоро. Все к этому идет. Тут вся загвоздка в том, что затаился он – ничем и никак себя больше не проявляет.
– Ах, вон оно что! – нехорошо ухмыльнулся царь. – Вам, стало быть, надобно, чтоб еще мертвяк растерзанный объявился! Молодцы, нечего сказать!
– Да словим мы его и так, государь, вот те крест! – Иван размашисто перекрестился на сияющие золотом купола Успенского собора.
Царь неожиданно засмеялся:
– Ладно, ладно, верю. Ведаю – серьезные дела быстро не делаются. И все ж – поторопитесь.
– Поторопимся, государь!
Иван снова поклонился, хоть и знал – не любит царь, чтоб за разговорами лишний раз спину гнули.
– Кажется, я вас обещал к себе позвать, поговорить о Франции, об университетах, – вспомнив, мечтательно улыбнулся Дмитрий.
И тут же, при виде подъезжающей свиты, легкая улыбка его сменилась недовольной гримасой, а темно-голубые глаза сверкнули затаенным гневом.
– Эх, бояре, бояре… – не высказал – простонал царь. – Опутали вы меня, зацепили… Теперь без вас и дел никаких не решить… – Он перевел взгляд на Ивана и тихо продолжил, будто жаловался: – Вот и тебя с Митрием хотел бы, а не позвать. Бояре скажут: нельзя шушукаться с худородными, не царское это дело.
– Да уж, – усмехнулся Иван. – Я и не боярин даже.
– Ах ты ж! – Дмитрий вдруг весело засмеялся и с силой хлопнул юношу по плечу. Иван аж присел от неожиданности, – царь был человек не слабый, кряжистый, плечистый. – Ты что ж, намекаешь, чтоб я тебя боярством пожаловал?
– Да упаси Боже! – замахал руками Иван и впрямь ничего такого не думавший.
Однако царь рассудил иначе:
– А ведь пожалую! Вот ошкуя поймаешь – и пожалую. А парням твоим – дворянство московское! Эй, эй! На землю-то не бросайся. Что у вас у всех за привычка такая дурацкая?
