Книга Все разумные - Павел Амнуэль

Что ответить? Почему она ни слова не говорит о том, как они вдвоем погружались в мир? А может, Вера именно это и имела в виду?

— Мне тоже, — сказал Фил, подумав вдруг о том, что с Лизой ему никогда не было бы так замечательно, потому что… Да просто не было бы — он понимал это сейчас совершенно определенно.

— Фил, — сказала Вера, — приезжай ко мне, и мы вместе подумаем, надо же сформулировать наши с тобой… впечатления.

Конечно! Может, они опять сумеют вместе выйти в мир?

— Нет, — с сожалением сказал он, вспомнив о своем обещании. — Сейчас не могу. Николай Евгеньевич хотел, чтобы я…

Он запнулся.

— Чтобы ты — что?

— Он хотел поговорить со мной наедине, — сообщил Фил: почему не сказать, разве он давал Николаю Евгеньвичу слово? Он вспомнил, что таки да, давал, но это уже не имело значения.

— С тобой? — странным напряженным голосом переспросила Вера, и Фил принял ее недовольство на свой счет: она хотела его видеть, торопилась домой, знала, что он будет звонить, она ждет его, а он…

— Так получилось, — выдавил Фил. — Извини. Я приеду потом, вечером, хорошо?

Вера повесила трубку.

— Черт, — сказал Фил. — Черт, черт, черт!

От многократного повторения имени нечистой силы произошла ее материализация, и перед Филом, будто из-под земли, вырос Миша Бессонов, в черном пуловере и темно-серых брюках он действительно напоминал черта. Как он здесь оказался, ведь вроде не собирался на эту конференцию, у него и на работе дел было достаточно?

— Я так и думал, что застану тебя! — радостно воскликнул Миша. — Ты понимаешь — он упал на ровном месте!

— Кто? — спросил Фил.

— Завхоз наш! Подожди, я расскажу по порядку, — Миша держал Фила за локоть и старался заглянуть в глаза — обычно он поступал как раз наоборот: прятал взгляд, будто стеснялся.

«Любопытно, — думал Фил, слушая Мишин рассказ. — Если у нас с Верой, а потом у Эдика и, похоже, у Кронина, все получилось чисто эмоционально, то Мише удалось сугубо рационально распределить энергии по уровням — как иначе объяснить результат его опыта? Если, конечно, был результат».

— Не доказал ты ничего, — сказал Фил. — Может, твой завхоз поскользнулся случайно? Сколько раз ты повторил опыт?

Он думал, что Миша скажет «один», и тогда можно будет, посмеявшись, быстро распрощаться. Однако Бессонов назвал совсем другое число.

— Тридцать два, — сказал он.

— Что? — поразился Фил. — Ты командовал, и завхоз, как Ванька-встанька…

— При чем здесь Ванька-встанька? — растерялся Миша. — Да, командовал. Я по вербальной формуле шел, что мы в последний раз обсуждали. Ну…

— Помню, — коротко сказал Фил.

— Три раза поскользнулся Барашевский. Потом дважды — парень в коридоре, я его не знаю, но с ним тоже все было чисто. Семь раз — тетя Полина, гардеробщица, я за колонной стоял, считал. Еще четыре раза — какая-то дама из посетительниц. И наконец, шестнадцать раз — для контроля — я сам.

— Сам?

— Ну да. Произношу вербальную формулу с полным отражением…

— И что? — с интересом спросил Фил.

— Будто земля из-под ног… Неприятное ощущение. Пару раз думал: сломаю копчик. Ничего, обошлось. Я в своем кабинете падал, постелил пальто…

— Цирк, — пробормотал Фил. И тут до него дошло. Если все так просто для Миши, то разве это не доказательство? Разве он не мог в тот вечер, когда погибла Лиза… Нет, у него алиби. Он не мог сосредоточиться, пока звонил по телефону.

— Послушай, — сказал Фил. — Во-первых, не смотри на меня, как на боксерскую грушу. Не действует.

— Наверное, мало одной только формулы, — кивнул Миша. — Нужно эмоциональное состояние. Какое? Я тогда был злой, да…

— Стоп, — прервал Фил. — Во-вторых, я тороплюсь. Давай…

Он прикинул — после разговора с Николаем Евгеньевичем нужно будет заехать к Вере, а потом…

— Давай в десять вечера созвонимся, — предложил Фил. — Это не поздно для тебя? Извини, мне нужно бежать.

И Фил действительно побежал, потому что времени оставалось совсем мало.

15

Корзун столкнулся с Бессоновом в коридоре первого этажа. Эдик шел к выходу, а Миша направлялся в сторону большой аудитории, где закончилась лекция о проблемах философии постцивилизаций.

Они остановились посреди коридора и несколько минут вяло перебрасывались репликами, напряжение, возникшее между ними, нарастало, и Эдик первым выпустил искру:

— Миша, — сказал он. — Скажи-ка одну вещь. У тебя… что-нибудь было с Лизой?

Бессонов, пересказывавший содержание реплики профессора Куваева о роли семантики в формировании комплексного мирового языка будущего, осекся и ответил, не задумываясь:

— Нет, а что? Почему ты спрашиваешь?

Эдик удовлетворенно кивнул. Миша не стал юлить — значит, сказал правду.

— Да так, — усмехнулся Эдик. — Я-то тебя знаю, старый греховодник.

— Я тебя тоже, — с неожиданной яростью в голосе произнес Миша. — На меня ничего не повесишь, понял? И не пытайся! Я сумею за себя постоять.

— Ты о чем? — нахмурился Эдик. — Что я на тебя вешаю?

— Убийство, вот что! — выпалил Миша, стараясь унять неожиданно охватившую его дрожь. Нужно было что-то делать, что-нибудь схватить, сжать, мять, и тогда он успокоится. — Ты не должен так говорить! Только потому, что я ее хотел? Она меня отшила. И что? Это повод? Причина? Я не умею! Понял? Даже мухи… Я никого…

— Эй! — воскликнул Эдик, отдирая от своей шеи Мишины руки. — Ты рехнулся? На нас смотрят!

На них не только смотрели — их бросились разнимать, решив, видимо, что возникла заурядная пьяная драка. Бывает — даже в коридорах уважаемого института и даже между московскими интеллектуалами.

— Все в порядке, — сказал Эдик, когда Мишу оттащили в сторону. — Все в порядке, мы сами разберемся.

Мишино возбуждение исчезло так же внезапно, как возникло, он стоял, понуро опустив голову и руки, и больше всего ему сейчас хотелось исчезнуть.

— Пошли, — сказал Эдик, взял Мишу под руку и повел по коридору. На улице было не по-осеннему жарко, деревья в аллее перед институтом о чем-то переговаривались друг с другом, используя ветер в качестве языка общения, Эдик с Мишей перешли улицу и нашли в аллее свободную скамейку — из спинки были выломаны две доски, и сидеть было неудобно, но обоим было все равно.

— Давно это с тобой? — участливо спросил Эдик.

— Что? — не понял Миша. Впрочем, понял, конечно, но не хотел этого показывать. Почему Эдик лезет в душу?

— Эти приступы, — объяснил Эдик. — Давно они? Я и раньше несколько раз замечал, как у тебя начинают блестеть глаза. И руки напрягаются.