Книга Ради тебя - Диана Чемберлен

Макс постарался направить дело в сторону того, что няня сама это сделала. Она была в депрессии, доказывал он. К тому же она время от времени выпивала.

Лежа на больничной койке, с обожженными руками, няня уверяла, что не имеет никакого отношения к пожару, но Зои и Макс проигнорировали ее протесты и сделали из ее увольнения публичное шоу. Об этом инциденте несколько дней кричали все газеты, и Зои сомневалась, что бедной женщине удастся когда-либо найти работу. Но в тот момент существовала крайняя необходимость не позволить свету прожекторов упасть на человека, которого пожарные инспекторы считали настоящим виновным, — Марти.

Впрочем, Марти отрицала, что имела какое-то отношение к пожару, и реальных доказательств ее причастности к этому не было, так что Зои легко было не доверять теориям пожарных инспекторов. О Боже, как хорошо у нее получалось тогда ничего не замечать! Не спрашивайте, не рассказывайте. Это можно было назвать правилом семьи Гарсон-Полинг. Ни она, ни Макс не хотели спрашивать Марти, сделала ли она что-то плохое и почему она это сделала, поскольку тогда им пришлось бы разбираться с ответами. Гораздо легче было пустить все на самотек. Так они и сделали.

Когда Марти рассматривали как кандидата для учебы в интернате, заместитель директора долго разговаривала с Зои.

— Марти писалась в кровати? — спросила замдиректора.

— Да, до двенадцати лет, — призналась Зои.

Макс лупил Марти за писанье в постели, которое считал результатом простого неповиновения с ее стороны.

— Ага, — протянула замдиректора, чиркнув что-то в своих записях, и Зои подумала, что ей лучше с этого момента следить за тем, как она отвечает на вопросы.

— Марти нравилось играть с огнем? — задала следующий вопрос замдиректора. — Ей нравилось зажигать спички? Пламя ее зачаровывало?

— Нет, — ответила Зои.

Она полностью выбросила из головы пожар в комнате няни. Удивительно, как у нее это легко получалось.

— Какая-нибудь жестокость по отношению к животным? — продолжала допытываться замдиректора.

Зои подумала о котенке, но ведь никогда не было никаких доказательств того, что именно Марти была виновна в смерти маленького пушистого комочка.

— Нет, — сказала она. — Почему вы задаете мне такие странные вопросы?

— О, мы всем родителям задаем эти вопросы, — объяснила замдиректора. — Понимаете, существует три вида поведения, которое предсказывает возможное ненормальное или жестокое поведение в будущей жизни, — сказала она. — Писанье в кровати в позднем детстве, поджоги и жестокость с животными. Так что это то, что мы хотим исключить, как нечто само собой разумеющееся, когда опрашиваем кандидата на учебу в этой школе. К счастью, у нас такое редко случается. Обычно это бывает у детей, о которых не заботились или с которыми плохо обращались.

— А, — сказала Зои.

Ей удалось закончить беседу и выйти на улицу, прежде чем ее стало сильно тошнить.

Прошло какое-то время, пока Зои осознала, что одна из темных рыб была как раз перед ней и, можно сказать, насмехалась над Зои, плавая среди камней. Протянув сеть, она с легкостью зачерпнула ее и бросила в ведро. Еще одна рыбина, такая же, как первая, практически заплыла в ее сеть, а за ней еще одна. Там, должно быть, делая стая, подумала Зои, и поймала еще несколько, пока не решила, что у нее уже достаточно рыбы, чтобы приготовить хороший обед для них троих.

И она приготовит его на костре. Она рассмотрит лицо Марти сквозь пламя костра. Если бы только она могла переделать детство своей дочери! Она посвятила бы ей все свое время, отдала бы всю свою любовь, все, чего она застуживала и чего у нее не было. Но она не могла вернуться в прошлое и прожить все заново. У нее, было только настоящее, и она сделает все, что в ее силах, чтобы уберечь Марти от возвращения в тюрьму. Марти нужна была помощь, но это была не та помощь, которую может дать ей тюрьма.

Софи сидела на ступеньке крыльца, когда Зои вернулась с берега ручья. Она выглядела немного лучшее чем утром, впрочем, так казалось, наверное, из-за того, что она сидела, поэтому ее лицо не выглядело таким отекшим.

— Я поймала наш обед, — сказала Зои. — Позволь мне взять нож в домике, и я почищу рыбу тут, с тобой.

— Зои, — Софи посмотрела на нее, — я хочу домой.

Зои поставила ведро на землю и села рядом с ней на ступеньку.

— Я знаю, что ты хочешь домой, милая, — сказала она. — Хотела бы я знать, что можно сделать, чтобы это произошло.

— Я хочу увидеть свою маму, — сказала Софи.

Зои посмотрела через плечо.

— Где Марти? — шепотом спросила она.

— Внутри. Читает.

Зои взглянула на открытое окно гостиной, затем вернулась мысленно к Софи, пытаясь найти правильные слова, которые помогут малышке понять, в каком затруднительном положении она оказалась.

— Твоя мама очень хорошо о тебе заботилась, не правда ли? — спросила она наконец.

Софи кивнула.

— Да.

— И мне тоже нужно очень хорошо позаботиться о своей дочке, — объяснила она. — Мне страшно, Софи. Я волнуюсь за тебя, это правда, но еще больше я боюсь за Марти.

Она понизила голос, не уверенная, что Марти ее не слышит.

— Ей… не очень хорошо. С ее умом не все в порядке. Я не понимала этого раньше. Или, вернее, я не признавалась себе в этом. Но я не могу допустить, чтобы она вернулась в тюрьму. Я знаю, тебе, должно быть, трудно это понять, но тюрьма будет худшим местом для нее. Ей никогда там лучше не станет. И она будет лишь страдать.

Софи, прикусив губу, смотрела вперед, на поляну.

— Если бы моя мама была мамой Марти, — сказала она, — и если бы она была здесь, с нами, она бы нашла способ, как помочь нам обеим. Она бы придумала.

Она встала со ступеньки и поскакала на одной ноге за угол хижины, в направлении туалета.

Зои проследила за ней взглядом, а затем уставилась на рыбу, сбившуюся в кучку в ведре с водой. Была ли Софи права, спрашивала она себя. Могла ли другая мама решить эту дилемму? Если бы могла, то она была бы гораздо лучшей, гораздо более смелой матерью, чем Зои когда-либо могла надеяться стать.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Джо заехал на больничную стоянку как раз перед полуднем. Через несколько часов Жаннин будет в пути назад в Западную Виргинию, чтобы продолжить то, что он уверенно считал тщетным, — поиски Софи. Он не знал, как ее остановить и как утешить, и ему было больно осознавать, что Лукас, вероятно, знал бы, как сделать и то, и другое. Впрочем, эта боль бледнела на фоне его уверенности, что Софи умерла. Его дочери — их дочери — больше не было, а Жаннин, человек, в котором он так нуждался, не могла разделить с ним горе. Она была слишком занята желанием удержать слабую надежду на то, что Софи каким-то образом выжила в этом суровом испытании.