Книга Вторая попытка - Меган Маккаферти

Он крепче стиснул руки.

— Джессика, я хочу поговорить о том, что случилось.

— Нет, — сказала я, начиная нервничать. Я не знаю, почему он не сказал мне о Глэдди, но с этим уже ничего не поделаешь. Все, что я знала, это то, что я очень расстроилась — ведь он знал о моей бабушке то, чего я и не ведала.

— Я хочу поговорить об этом. Ты говоришь, что не хочешь лезть в мои дела, и сам же себе противоречишь.

— Я не могу поверить, что ты расстроилась из-за меня. Я только хотел, чтобы тебе было хорошо.

— Это не твое дело, — повторила я.

— Почему нет? — спросил он, его тело напряглось.

— Ты же не мой парень.

— Это не сделает происходящее более реальным, Джессика. Я был парнем дюжины девушек, и ни с одной из них отношения не были реальными.

— Ну и сейчас тоже.

Он шагнул ближе, и я отступила. Он склонился ко мне, чтобы только я могла его слышать.

— Когда ты это прекратишь?

— Прекращу что?

— Отталкивать меня.

— Я не отталкиваю тебя, — слабо выговорила я. Глэдди, помнится, говорила мне то же самое.

— Нет, отталкиваешь, — сказал он уже громче, положив мне на плечи руки и пригвоздив к полу. — Ты из кожи вон лезешь, чтобы оттолкнуть меня. А знаешь что? Я наконец-то решил сделать тебе приятное и не отталкиваться. Хочешь, чтобы я убрался из твоей жизни? Давай обсудим.

Затем он ушел.

— Боже мой! — заверещала Сара. — Вот дерьмо! Я знала, что между вами что-то происходит! Кавычки открываются — классная Ботаничка и м-р Съем Пончик — кавычки закрываются.

Я побежала вниз, в холл, вылетела из здания, пересекла двор, промчалась мимо дома… Я бежала так далеко и так быстро, как только могла. Но недостаточно далеко и быстро, чтобы сбежать от его слов, которые все еще звучали в голове.

Пятнадцатое мая

С тех пор как Маркус публично заявил, какие «чувства» он испытывает ко мне, я стала объектом бесконечных сплетен:

— Я слышала, он ее таким штукам научил, что она может трахаться в любой позе из Камасутры.

— Они каждое утро встречаются у нее дома, чтобы быстренько перепихнуться перед школой.

— Он превратил ее в нимфоманку.

Бриджит и Пепе уверяли меня, что ничего подобного не слышали, что все это — плод моего воображения, но я-то знала. Пока жива Сара и у нее все в порядке с голосовыми связками, подобное дерьмо будет неизбежной частью жизни школы.

Я думала, что «Дно Пайнвилля» что-нибудь выдаст про Маркуса и про меня, однако мне показался очень странным такой пассаж:

ЗА ЧТО СТАРЫЙ НАРИК И МНИМЫЙ ГЕНИЙ НАКОНЕЦ-ТО ПОБЛАГОДАРИЛ МАЛОЛЕТКУ, КОТОРАЯ ПРИЗНАЛАСЬ, ЧТО ПО ГЛУПОСТИ ПОМОГЛА ЕМУ ПРОЙТИ ДРАГ-ТЕСТ?

ЧТО? Маркус и Тэрин?

Я не купилась (и не потому, что у Маркуса ко мне были какие-то «чувства»). Нет, не поверила я по одной простой причине: кому бы понадобилось писать о Тэрин, о такой незначительной персоне? Даже если бы это было — несмотря на всю странность — правдой, кому до этого дело? Почему Загадочный Аноним, который выбирает для своей рассылки только крутых учеников, внезапно сбавляет обороты и пишет о некоей особе, которая не замечена ни в каких деяниях. Любой нездоровый интерес, спровоцированный Маркусом, мог негативно сказаться на и без того отрицательном статусе Тэрин. Я не со злобы, это правда. Инцидент с Даноном привел к тому, что никому не было дела до Тэрин Бейкер. Так кому она понадобилась сейчас, два года спустя?

Затем догадка шарахнула меня с силой борца сумо. Я внезапно поняла, что имел в виду Пол Парлипиано, когда довольно странно отозвался о своей сводной сестре. Теперь его замечание обрело смысл: единственный человек, который пишет ни о ком, и есть никто.

Я зажала Тэрин в углу библиотеки.

— «Дно Пайнвилля».

Когда она затряслась как осиновый лист, я поняла, что не ошиблась.

ТЭРИН БЕЙКЕР И ЕСТЬ ЗАГАДОЧНЫЙ АНОНИМ, ПРЯЧУЩИЙСЯ НА ДНЕ ПАЙНВИЛЛЯ.

— Почему? — спросила я.

— Пол, — ответила она в своей односложной манере.

— Что?

— Пол, — повторила она, покраснев от стыда. — И ты.

— Что?! Я?!

— Ты.

— Ты должна рассказать мне несколько больше, — сказала я.

Тэрин села на краешек стула и уставилась на узор ковра.

— Пол всегда давил на меня, потому что я никогда не боролась против чего-либо. Он может быть очень…

— Настырным, — подсказала я.

— Верно, я обожала твои статьи, ты писала то, что думала, и мне тоже хотелось так делать. Когда ты перестала писать, я хотела каким-то образом занять твое место. Я знала, что мне нужен другой форум, и стала посылать электронные письма. Только я не такая храбрая, как ты, и не смогла подписаться.

Я никогда раньше не слышала, что я храбрая. Скорее несносная, чем храбрая.

— Если ты так меня любишь, почему же ты писала обо мне? — спросила я. — Почему ты не оставила меня в покое?

— Я очень люблю тебя, — прошептала она. — Поэтому и писала о тебе только правду.

— То, что ты настрочила про меня и Лена на вечере танцев, — неправда, — заметила я.

— Когда я писала, это было правдой, — ответила она. — Что касается его.

— Верно, а как ты узнала?

— Я подслушала, как он рассказывал об этом Маркусу в холле, — ответила она, виновато улыбаясь.

— Ну, если даже это и правда, то незачем транслировать ее на весь мир, верно? Когда-то я тоже думала, как ты, Тэрин. Я жестоко шутила над людьми, высмеивала их и выставляла на посмешище.

Затем я ударилась в рассуждения по поводу практики йогов, называемой «сатя», которую я выучила по книге Хоуп. Нужно все время говорить правду, но так, чтобы она не задевала чувства людей. Основа практики в том, чтобы осторожно выбирать слова, и тогда они не ранят людей, а даже делают им добро. Я знаю, что несовершенна, потому что мои слова все еще слишком жестко бьют в мишень. Но знаете что? Иногда — как в случае с Полом и Хай — это работает, а это неплохой старт.

— В общем, в чем смысл? Ты делаешь людям больно, выставляя напоказ их проступки. Но в этом есть еще что-то.

— Может быть, ты права, — безучастно проговорила она.

Я почувствовала себя очень искушенной и взрослой.

— Так как ты находила все эти истории, а?

— Ты удивишься, если узнаешь, как легко люди выкладывают свои секреты перед тем, кого на самом деле нет.

— Что?

— Люди часто говорят при мне открыто, потому что даже не замечают меня или считают, что мне начхать.