Книга Орел стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

Шарп вспомнил тело Гиббонса со штыком в груди, падающее с коня, и снова подумал о том, что Харпер вернулся вовремя. На следующий день все следы преступления были сожжены. Погибшие, и Гиббонс среди них, были раздеты, сложены штабелями, после чего живые разожгли костры, и тела сгорели в жарком пламени. Трупов было так много, что похоронить всех представлялось невозможным, поэтому солдатам пришлось жечь костры в течение двух дней, и тяжелый сладковатый запах висел над городом до тех пор, пока ветер не развеял пепел по долине Портины. О сражении напоминало лишь разбросанное повсюду испорченное снаряжение, которое уже не могло никого заинтересовать, да черная, выгоревшая трава, где среди пламени нашли смерть многие раненые.

— Шарп?

Он вздрогнул. Кто-то произнес его имя, а он отвлекся и не слышал кто.

— Сэр? Прошу прощения. Ему улыбался Уэлсли.

— Капитан Хоган рассказал мне, что вы укрепляете англо-португальские отношения?

Шарп посмотрел на Хогана, в глазах которого плясали озорные огоньки. Всю неделю ирландец очень весело рассуждал про Жозефину, и Шарпу ничего не оставалось, как улыбнуться и скромно пожать плечами — ведь на него смотрели три генерала.

— Судьба награждает храбрых, верно, Шарп? — весело проговорил Хилл.

— Да, сэр.

Шарп откинулся на спинку стула, а разговор тем временем продолжался. Он скучал по Жозефине. Прошло чуть больше двух недель с той ночи, когда он последовал за ней из гостиничного дворика на окутанный тенями берег реки. С тех пор он провел с ней всего пять ночей. Больше Жозефина не подарит ему ни одной. Он понял это, когда вернулся в Талаверу утром после сражения. Жозефина поцеловала его и улыбнулась, а в другом конце комнаты Агостино упаковывал кожаные седельные сумки и складывал платья, которых Шарп так на ней и не увидел.

Они отправились погулять по городу, Жозефина крепко держалась за его локоть и заглядывала в лицо, точно была маленьким ребенком.

— Это не могло тянуться долго, Ричард.

— Я знаю. — На самом деле он считал иначе.

— Правда?

Она хотела, чтобы прощание получилось красивым, и это было самое маленькое, что Шарп мог для нее сделать. Он рассказал ей про Гиббонса; про выражение его лица, когда штык вошел в тело.

Жозефина крепко сжала руку Шарпа.

— Мне так жаль, Ричард.

— Гиббонса?

— Нет. Что тебе пришлось это сделать. Я сама была во всем виновата, я вела себя глупо.

— Нет. — «Как странно, — подумал Ричард, — когда люди прощаются, они берут всю вину на себя». — Ты ни в чем не была виновата. Я обещал тебя защищать. И не сумел.

Они вышли на маленькую, залитую солнцем площадь и стали разглядывать монастырь. Полторы тысячи раненых британских солдат находились в его здании. На первом этаже работали армейские хирурги. Из окон неслись отчаянные крики, время от времени оттуда вылетали ампутированные конечности — возле дерева собралась здоровенная куча; она постоянно увеличивалась, а возле нее стояли на посту два скучающих солдата; в их обязанности входило не подпускать голодных собак.

Шарпа передернуло от этого зрелища, и он вознес к Небесам солдатскую молитву: просил Бога уберечь его от хирургов в залитых кровью передниках, с тупыми ножами в руках.

Жозефина сжала его локоть, и они отвернулись от монастыря.

— У меня есть для тебя подарок.

— А у меня для тебя ничего нет. — Шарп посмотрел на девушку.

Она казалась смущенной.

— Ты должен мистеру Хогану двадцать гиней?

— Не вздумай давать мне деньги! — Шарп не стал скрывать своего негодования.

Жозефина покачала головой.

— Я ему уже вернула. Не сердись! — Он попытался выдернуть руку, но она не отпускала. — Ничего уже не изменить, Ричард. Деньги я отдала. Ты делал вид, что у тебя их достаточно, но я знала, что ты взял в долг.

Жозефина протянула Шарпу крошечный бумажный пакетик. Зная, что Ричард расстроен, она старалась на него не смотреть. Внутри пакета лежало серебряное кольцо, на котором был выгравирован орел. Не французский Орел с молнией в когтях, но всё равно — орел.

Жозефина подняла голову, радуясь выражению, появившемуся на лице Шарпа.

— Я купила его в Оропезо. Для тебя.

Шарп не знал, что ответить, и принялся смущенно бормотать слова благодарности. Теперь же, сидя за одним столом с генералами, он тихонько поглаживал серебряное кольцо у себя на пальце. Шарп проводил Жозефину до дома, возле которого они встретили кавалерийского офицера с двумя запасными лошадьми.

— Это он?

— Да.

— Богат?

— Очень. — Жозефина улыбнулась. — Он хороший, Ричард. Тебе понравится.

— Сомневаюсь. — Шарп рассмеялся.

Он с удовольствием сказал бы ей, как сильно ему не понравится Клод Харди, у которого такое дурацкое имя, дорогая форма и великолепные лошади. Драгун наблюдал за ними.

— Я не могу оставаться с армией, Ричард.

— Поэтому ты возвращаешься в Лиссабон? Она кивнула.

— Мы же не идем в Мадрид, правда? Шарп покачал головой.

— Значит, придется вернуться в Лиссабон. — Жозефина улыбнулась. — У него дом в Белеме; целый особняк. Мне так жаль, Ричард.

— Не стоит жалеть.

— Я не могу идти за армией, Ричард. — Жозефина умоляла понять.

— Я знаю. А вот армия следует за тобой, да? — Неуклюжая попытка вести себя галантно — Жозефина была довольна.

Однако пришло время прощаться, а Шарпу так хотелось, чтобы она осталась. Он не знал, что сказать.

— Жозефина, прости меня.

Она легко дотронулась до его руки, и в ее глазах блеснули слезы. Жозефина на секунду опустила ресницы, а потом, стараясь, чтобы голос звучал весело, сказала:

— Когда-нибудь, Ричард, ты полюбишь подходящую девушку, обещаешь?

Он не видел, как она ушла к драгуну, — быстро отвернулся и отправился к своей роте, которая занималась погибшими на поле брани.

— Капитанам не следует жениться. — Кроуфорд с размаху треснул кулаком по столу, и Шарп подпрыгнул на месте. — Верно?

Шарп ничего не ответил. Он подозревал, что Кроуфорд прав, и решил как можно быстрее забыть Жозефину. Она направлялась в Лиссабон, в большой великолепный дом, собиралась жить с человеком, который будет служить в Лиссабонском гарнизоне, ее жизнь наполнят танцы, веселье и интриги. Проклятье!.. Шарп осушил бокал, потянулся за бутылкой и заставил себя прислушаться к разговору, который был таким же невеселым, как и его-мысли.. Речь шла о раненых, размещенных в монастыре; их придется оставить на попечении испанцев.