Книга Влюбленный герцог - Гэлен Фоули

Общая сумма равнялась трем с половиной тысячам фунтов. Она перевела три тысячи в государственные ценные бумаги, быстро подсчитала в уме и внезапно обнаружила, что стала владелицей весьма приличного дохода. При пяти процентах годовых три тысячи дадут ей сто пятьдесят фунтов в год.

Она хотела одного — жить спокойной, скромной, простой жизнью и никогда больше ни от кого не зависеть. Ни от богатых поклонников, ни от Харриет, ни даже от отца. Это была бедность по сравнению с тем, к чему она уже привыкла, но для торговки апельсинами это были огромные деньги. Из прислуги она сможет держать только одну горничную, но впервые в жизни она вдруг ощутила себя… свободной и независимой.

Позже в тот же день она рассталась с сестрами Уилсон и сняла недорогую квартиру в Блумсбери, неподалеку от приюта для беспризорных детей. В двух заведениях, которые содержали женщины и в которых она хотела бы снять комнаты, отказались принять такую, как она, но она ушла от этих грубых особ со странным миром в душе.

В последующие дни она начала строить новую жизнь на развалинах прежней. Ночи она проводила за чтением, чтобы не терзать свое разбитое сердце; дни посвящала добровольной работе в приюте и Благотворительном обществе помощи нуждающимся, стараясь облегчить участь беспризорных детей.

Она часто задавалась вопросом, как поживают в Найт-Хаусе Томми и Эндрю.

Она радовалась, что отец оставался в Лондоне ради своих научных изысканий, ибо в те дни это был ее единственный компаньон. Он не мог нарадоваться, что она покончила с жизнью куртизанки. Его глаза наполнялись слезами гордости всякий раз, когда она навещала его, что случалось часто, потому что они, как правило, ужинали вместе.

Она оставила за собой ложу в Королевском театре ради отца. Раз в неделю она брала его с собой на спектакль. В конце концов, ложа-люкс была оплачена до конца сезона. Оба посмеялись над тем, что отец, не одобряя ее прежнего образа жизни, радовался превосходным местам, которые достались им именно в результате этого образа жизни.

Потом, примерно неделю спустя, из небытия выплыл еще один друг. Как-то ранним сентябрьским вечером Бел медленно шла к дому. Спина у нее болела после целого дня работы с детьми. На ступеньках ее дома сидел Мик Брей-ден, поджидая ее, — в точности так, как он делал это, когда они были молоды.

На его молодом красивом лице было написано страдание. Они долго смотрели друг на друга.

— Здравствуйте, Мик, — сказала она наконец.

— Ваш отец сказал мне, где вы живете.

— Не хотите ли войти?

— Не откажусь, — хрипло ответил он.

Когда они вошли в ее маленькую гостиную, он осторожно привлек ее к себе, словно она была сделана из очень тонкого стекла.

— Мне так жаль. Ваш отец мне все рассказал. — Он отпустил ее и взял ее за руки. — Я считаю себя виноватым, Бел. Я хочу все исправить. Выходите за меня замуж.

Она тяжело вздохнула и посмотрела на него.

— Я не люблю вас, Мик.

— Я знаю. Ничего страшного. Но видите ли, для супружеской жизни нужно соответствие. Мы с вами соответствуем друг другу. Ваши чувства в Хоуксклифу со временем пройдут, но я всегда буду рядом с вами, потому что я — часть вас. Мы ведь знали друг друга всю жизнь, верно? Вы мне дороги, и у меня есть перед вами обязательства. Я не из тех, кто пренебрегает своим долгом.

— Так вами движет чувство долга, Мик? Вы тоже не любите меня?

Он ласково отвел волосы, падающие ей на глаза.

— Как можно определить любовь? Вы мне дороги, я считаю себя ответственным за вас. Я даже нахожу вас очень хорошенькой, — мягко пошутил он. — Вы и я — в этом есть смысл. Называйте это как хотите. Единственное, в чем я уверен, — вы не можете всю жизнь прожить одна. Вы — нет. Вам пристало быть женой и матерью. Такова ваша натура, и именно этого вы всегда хотели.

Она отшатнулась от него, побледнев.

— Я могу дать вам такую жизнь, — продолжал он. — Ваше прошлое меня не волнует. Я знаю, в каких обстоятельствах вы оказались, и я никогда не упрекну вас за это. Можно уехать из Лондона и начать новую жизнь. Я один раз уже предал вас, но, если вы дадите мне шанс, я больше никогда вас не предам.

Те же бы слова, да от другого…

— Ах, Мик, я не знаю. Очень многое изменилось. Я уже не та девочка, которую вы знали.

— Нет, та — в глубине души. Но пусть даже вы и изменились… — он улыбнулся и ласково потрепал ее по подбородку, — я все равно буду обожать вас, как обожал, когда вам было девять лет.

Она озорно улыбнулась ему:

— Когда мне было девять лет, вы бросили в меня червяка.

— В доказательство своей преданности. Преданность…

От одного этого слова ей стало не по себе. Она с трудом сдержалась, чтобы не расплакаться.

— Мне нужно все хорошенько обдумать.

— Не торопитесь. Я здесь ради вас и завтра снова приду к вам. Спокойной ночи, Бел.

Он наклонился и поцеловал ей руки, потом осторожно отпустил их и вышел.

Прошло две недели с тех пор, как он увидел ее в опере. Три — с тех пор, как она оставила Хоуксклиф-Холл и убежала из его жизни. Все это время Хоук не знал покоя.

Он жил как в аду. Он чувствовал себя обманщиком; ему казалось, что душа его гибнет.

Всякий раз, когда он видел Колдфелла, он погружался в странное раздумье, с негодованием понимая, что продал душу дьяволу.

Он проводил бессмысленные долгие дни, притворяясь изо всех сил, что Белинды Гамильтон не существует. Это было трудным делом, поскольку Найт-Хаус наполняли отзвуки ее присутствия, куда бы он ни повернулся. В каждой комнате воспоминания шепотом напоминали о ней. Она была у него в крови, под кожей, она преследовала его, как безжалостное привидение. Ее запах еще не выветрился из его одежды, он все еще чувствовал на языке вкус ее губ, и порой, когда он пытался уснуть, он почти чувствовал, как она прикасается к нему, и ему становилось так больно, что хотелось умереть. Забыть.

Он забудет.

Каждый день, входя в «Уайте», он напрягался в ожидании удара, который ему нанесет известие о том, что она выбрала себе нового покровителя. Но к счастью, его товарищи по клубу были осторожны и не говорили о ней в его присутствии.

Все, кроме одного. Лорд Алек вернулся с какого-то домашнего приема, где он протомился до вечера, с трудом дождавшись момента, когда можно будет уйти. Его синие глаза гневно сверкали. Он вошел в клуб, прошел прямо туда, где сидел Хоук, заучивающий немецкие слова для своей поездки в Австрию. Он бормотал что-то себе под нос, очевидно, надеясь таким образом освоить язык чужой страны.

Алек оперся руками о стол и сердито посмотрел на брата.

— Ты просто дурак. Тебе это известно? Дурак и надутый осел!