Книга Феникс в огне - М. Дж. Роуз

Она продолжала говорить, словно не сознавая, что он ее обнимает:

— Я найду того, кто сможет расшифровать надписи. Я знаю всех, кто работает в этой области. Я сама догадаюсь, что они означают. Начну работать над этим прямо сейчас, и уже сегодня вечером у меня будет результат. Тогда завтра я получу Куинн, ведь так?

Джош слушал лихорадочную речь и испугался, что у женщины может начаться истерика.

— Нам нужно обратиться в полицию, — решительно произнес он.

Габриэлла резко отдернулась от него, и ее лицо исказилось в ярости.

— Нет! Если ты не собираешься помочь мне сделать все так, как хочу я, то убирайся! Мне нужно спасти своего ребенка. Неужели ты не понимаешь? — Она перешла на крик.

«Чем дольше мы будем медлить, перед тем как сообщить в полицию, тем сильнее остынет след похитителей», — подумал Джош.

— Габриэлла, послушай, ты сама сказала, что это убийцы. Они…

Она не обращала на него внимания, говорила чересчур быстро и громко:

— Я не могу. Я сделаю только то, что мне скажут, и больше ничего. Если ты не хочешь мне помочь, тогда просто уходи. Убирайся!

— Я хочу тебе помочь, — тихо промолвил Джош, пытаясь ее утешить, однако она его не слушала. — Конечно же, я хочу тебе помочь, — повторил он уже громче.

На этот раз Габриэлла его услышала и шумно вздохнула. Ему удалось до нее достучаться.

— Откуда ты узнал о случившемся? — вдруг спросила она. — Кто тебе сообщил?

— Никто. Сам не могу объяснить. У меня возникло нехорошее предчувствие… в общем, неважно. Ладно, ты садись. Я принесу тебе воды. Давай обсудим, что делать.

Джош подвел Габриэллу к дивану. Она послушно села, выполняя его просьбу, но тотчас же вскочила и бросилась к лестнице.

— Мне нужно взглянуть, взяла ли Куинн с собой своего медвежонка…

Она взбежала наверх, перепрыгивая через две ступеньки.

— Ее отец подарил мне этого медвежонка, когда я была беременна. Девочка знает, что это подарок папы, и никогда с ним не расстается. Она никогда…

Джош следом за ней поднялся в детскую и увидел, как она лихорадочно шарит в кроватке под одеялом и в коробке с игрушками. Он понял, почему Габриэлла ищет медвежонка. Если Куинн его взяла, значит, она была жива, когда ее забирали из дома.

— Медвежонка нигде нет, — наконец прошептала Габриэлла и улыбнулась сквозь слезы.

От ее слабой улыбки у Джоша едва не разорвалось сердце.

ГЛАВА 52

Нью-Йорк. Вторник, 17.50

Алекс отрезал ветку от миниатюрного фикуса. Увлечение бонсай было еще одной страстью, которая связывала дядю и его жену. Теперь заботы о дюжине древних карликовых деревьев, расставленных по всей квартире, легли на него одного. Уход за растениями он считал такой же священной обязанностью, как и посещение могилы жены.

Рейчел остановилась в дверях гостиной, не желая мешать дяде, однако он сам сказал, что хочет выйти из дома ровно в шесть вечера. Она наблюдала за тем, как Алекс возился с деревом, которое в свои сто двадцать четыре года имело рост всего восемнадцать дюймов, и переживала из-за того, что не могла облегчить его горе, вызванное кончиной жены. В последнее время такое случалось с ней нередко.

Алекс отложил секатор, отступил назад, окинул оценивающим довольным взглядом силуэт дерева и принялся собирать обрезанные ветки и листья.

— Дядя Алекс! — тихо окликнула его Рейчел.

Он обернулся. Скорбь лишь несколько мгновений продержалась у него на лице. Потом дядя словно задернул шторы, скрыл свои чувства и нацепил обычное невозмутимое выражение. Тетя Нэнси как-то рассказала Рейчел, что Алекс так преуспел в делах именно потому, что мастерски владел искусством обмана.

«Он так умело скрывает свои мысли, что никто даже не подозревает, о чем он думает. Я в том числе. Должна признаться, это очень выводит из себя».

— Пора выходить? — спросил дядя. — Я с нетерпением жду этого.

Через пятнадцать минут они бродили по галерее Альберта Рэнда. Рейчел радовалась тому, что согласилась пойти с дядей. Она не простила бы себе, если бы пропустила эту частную выставку графических работ мастеров Возрождения, среди которых были по одному рисунку Тинторетто и Рафаэля. Главной жемчужиной экспозиции оказался набросок работы Микеланджело.

Даже искушенная элита мира искусства, которая редко обращала внимание на то, что развешано на стенах музеев, толпилась вокруг этих редчайших находок, обнаруженных в одной частной коллекции и выставленных на обозрение широкой публики впервые за сто с лишним лет.

Рейчел остановилась перед рисунком Микеланджело. Она вглядывалась в изображение сгорбленного обнаженного мужчины, выполненное резкими штрихами. Натурщик стоял к художнику спиной. Скорее всего, это был эскиз к одной из скульптур рабов.

— Поразительно, не так ли? — сказал Гаррисон Шоулс.

Он неожиданно подошел к ней сзади, обвил ее руками за талию и привлек к себе.

Рейчел не знала, что он будет на выставке. Сейчас она дрожала в эротическом напряжении, прижалась к нему и ощутила противоречивые чувства восторженного возбуждения и страха, которые он в ней пробуждал.

— Подобные сокровища, так долго скрытые от людских глаз, обладают какой-то аурой. Они словно оживают, знают, что на них наконец смотрят, и начинают сиять точно так же, как сияешь ты. Какая приятная неожиданность, Рейчел, видеть тебя здесь!

Она повернулась к нему и улыбнулась.

— Я тоже не знала, что ты сюда придешь.

— Ты на выставке одна?

— Нет, я пришла с дядей.

Рейчел не могла сказать точно, но ей показалось, что при упоминании дяди Гаррисон едва заметно прищурился. Впрочем, на самом деле это ее не удивило. В тот вечер в музее «Метрополитен», когда она впервые увидела их вместе, мужчины обменялись взаимными любезностями. Потом оба они ясно дали ей понять, что недолюбливают друг друга. Это была еще одна проблема, которая усложняла жизнь Рейчел.

Гаррисон снова повернулся к рисунку, не догадываясь о ее озабоченности. Его чувственность и преданность искусству были одной из причин, по которым Рейчел так влекло к нему.

— Только подумай, до сегодняшнего вечера этот рисунок больше ста лет оставался тайной, о существовании которой практически никто не догадывался.

Вдруг Рейчел ощутила непонятную дрожь. Снова зазвучала чарующая музыка. Коричневые штрихи карандаша великого художника превратились в оранжевые, желтые, алые и багровые завитки. Они раскрылись разноцветной дугой и увлекли за собой молодую женщину. Шум галереи затих где-то вдали. Рейчел показалось, что она становится все меньше и меньше, почти исчезает. Ничего из того, что было здесь, не переходило туда, за исключением одного чувства — прикосновения мужской руки к ее талии.