Книга Мастер боя - Виктор Степанычев

— А архивы зарубежных «контор» вам тем более не по зубам.

— Ну это — как сказать, — пожал плечами Антон Петрович. — Вот только в каких искать? Кстати, отсутствие активных поисков может быть обусловлено именно тем, что вы выполняли строго конфиденциальную миссию. Открывать свое присутствие на территории чужой страны ни одна уважающая себя спецслужба не станет. Вероятнее всего, аккуратно прокачали ситуацию после пропажи агента, определили, что вы просто «стерты» и скандала в связи с вашим задержанием не намечается. А после этого занесли в графу «пропал без вести».

— А где-то в штате Аризона или в пригороде Хайфы рыдают дети и протягивают ручонки: «Папа, папа, где ты? Вернись!» Трогательная история! А почему вы, гражданин начальник, вообще решили, что я сотрудник спецслужбы?

— Не просто сотрудник, а специалист высочайшего класса, — доложил Антон Петрович. — И определенной направленности. Высокопрофессиональное владение самыми различными видами боевых искусств и холодным оружием всех марок и модификаций, включая его метание. Надеюсь, эпизод в Польше вам не надо напоминать?

— Да какое же оружие бутылка с кока-колой? Нет, конечно, можно и огурцом человека убить... — пожал плечами Петр. — Получилось так: бросил, попал.

— Как все просто! Бросил — попал! Неотбалансированные бутылки, брошенные без подготовки и прицеливания, с поворота угодили одному бандиту точно в переносицу, а второму — в висок. После такого номера метание сюрикенов и ножей — детская забава. И обнаружение за собой слежки — тоже дело обыденное? А «жучок» в «Форде» кто высмотрел и подпортил? Или проводок случайно отвалился? А как вы определили, что обычные с виду термосы — замаскированные контейнеры? До такого мог докопаться только человек, глубоко сведущий в данной области. И эта сознательная сдача товара полиции... Я уже не говорю о шрамах на вашем теле. У редкого водителя троллейбуса или нефтяника можно обнаружить множественные следы огнестрельных и ножевых ранений.

— Определенная логика в этом есть. Но почему я обязательно должен быть иностранцем? Откуда, например, я знаю такой специфический вид борьбы, как русбой? — сделал контрвыпад Петр. — Это же чисто русский специфический и редкий стиль...

— Был когда-то таким, — усмехнулся Антон Петрович. — После развала «союза нерушимого» столько наших спецов за границу ушло. Взять хотя бы Роткевича. Этот, правда, вернулся. Хотя, может, лучше, если бы остался там. Он ведь тоже русбоем работает... Работал. Так что русская школа борьбы за бугром вовсе не диковинка. Там уже и боевой стиль Кадочникова изучают! Такие-то дела! А вот как вы, Петр Алексеевич, объясните владение иностранными языками.

— Немецкий я мог в школе учить...

— А чеченский откуда знаете? — хитро улыбнулся Антон Петрович. — На котором разговаривали со стариком... как его... Джамалом. На английском вы общались на турнире в Германии с бойцом из Канады. А на испанском рассказали паре иностранных туристов, как отыскать дорогу на Красную площадь. Ну, чеченский и испанский языки у вас не более чем бытовые разговорные, немецкий получше — очень чистый. А вот английский язык вы знаете в совершенстве. Можно, конечно, представить, что вас ему тоже в школе обучили. Но откуда, скажите, у вас такой явный йоркширский акцент?

Крыть Петру было нечем. Прокачали его действительно по полной программе. И с дедушкой Джамалом побеседовали, и подловили на пожилых испанских туристах, бродивших по Кузнецкому Мосту и жалобно вопрошавших, как пройти на главную площадь России, где лежит Ленин. Прохожие в ответ, не понимая, что лопочут эти старички, подтверждали: «Йес, Россия!», «Йес, Ленин!». Петр показал им дорогу, сказав всего несколько слов по-испански. Видимо, плотно его пасли, если не всадили «жучок» в одежду. Немецкую запись разговора с полицией ему сегодня также продемонстрировали. А вот откуда такие подробности с английским? Он перекинулся с тем канадцем буквально несколькими фразами. Выходит, его успели записать? На ходу йоркширский акцент может определить лишь специалист. Но ведь рядом были только свои... А фотографии через стекло придорожного кафе, когда он говорил с полицией по телефону? Их кто сделал? Опять же, кто-то из команды — других там не было. Догадка пришла неожиданно, на уровне зрительной памяти.

— Лена? — вопросительно посмотрел он на Антона Петровича.

— Что Лена? — спросил тот и ответил взглядом, который мог принадлежать только человеку с чистой совестью.

— Лена Балкина... мобильный телефон, — уточнил Петр. — И фотографировала она, и записала мой разговор с канадцем.

Он вспомнил, что девушка не расставалась со своим телефоном. А ведь мобильник был из последних модификаций — с функцией фотоаппарата и диктофона. Вот ларчик и открылся.

— Это еще раз подтверждает, что у вас определенный склад ума. Вы умеете анализировать ситуацию и автоматически фиксировать самые, казалось, незначительные мелочи, не имеющие важного значения. А из них складывается картина, совершенно расходящаяся с показной действительностью. Такие способности обывателю недоступны, — покачал головой Антон Петрович, косвенно подтвердив, что Леночка следила за ним.

Хорошая девочка, старательная. С задачей справилась на «отлично», чемпионка хренова. Петр почувствовал, как в нем начинает закипать злость. Этот картинно задумчивый начальник безопасности стал его раздражать бредовыми идеями о нем как иностранном подданном, агенте, шпионе — что еще он там навыдумывал? Не иначе прошлая контрразведывательная жизнь наложила на Антона Петровича неизгладимый шизофренический отпечаток шпиономании. Надежды на то, что он услышит о себе что-то новое, что поможет ему раскрыть себя, не оправдались. Все, о чем разглагольствовал этот индюк, Петр и так знал. А вот старое и вечное недоброе, что нельзя никому доверять, подтвердилось очередной раз и, как всегда, на личном примере. И все неясности встали на место. Кто следил, зачем, кому он был нужен. Выходит, что только по служебной надобности, а значит — никому.

— Давайте закончим это пустопорожнее переливание, — зло сказал Петр. — Да, я специалист по метанию пивных бутылок и глотанию шпаг; знаю языки, в том числе аглицкий с каким-то там акцентом, русский без оного, матерный — на уровне. Я мастер боевых искусств, казачок засланный, змей подколодный, по дурости амнезийной либо по каким другим подлым и низким соображениям сорвавший снятие хорошего куша господином Слуцким с порошка, который мог принести смерть и несчастье тысячам людей...

— Не сердитесь, Петр Алексеевич, — попытался его успокоить Антон Петрович.

— Как я понял, меня собираются сегодня убить. Не морщитесь, мон шер. От того, что я скажу, что господин Слуцкий желает меня отправить в мир иной, суть сказанного не изменится. Из вас, уважаемый, исповедника не получилось — мне не в чем признаваться, потому что я сам искренне желаю знать, кто я такой. А что до вашего гуманизма «я не хочу применять к вам активных мер», «медицина не советует», так думаю, что это не так. Просто Слуцкий имеет на меня другие виды.

— Верная догадка, — кивнул Антон Петрович. — И лучше бы вам пойти на сотрудничество со мной. Тогда, возможно, срок вашей жизни увеличится. На сколько? Не могу давать обещаний. Это будет зависеть от вас.