Книга Афинский яд - Маргарет Дуди

Некоторое время Эфипп буравил нас взглядом, потом нехотя кивнул.

— Ну да, я продавал им уголь. Вернее, до сих пор продаю.

— Ты также обслуживаешь дом Манто, верно?

Эфипп широко ухмыльнулся.

— Говоря о заведении Манто, слово «обслуживание» лучше не произносить, — сказал он. — Это ж публичный дом, да еще какой! Но с борделями приятно иметь дело: вот где точно не спят по ночам.

— Именно так. А ты, как я вижу, не только умен, но и великодушен. Продаешь людям тепло, но твое сердце не остывает. Ты не остался равнодушен к мольбам несчастного мальчика…

— Подожди-подожди! Мне за тобой не угнаться, о Аристотель Ликейский. То все об угле, а тут вдруг о мальчиках!

— Но ты же понял, о чем я, — настаивал Аристотель. — И дело ведь не в корыстолюбии, ибо что возьмешь с паренька? Он разве что за мулами присмотрит. Твой прежний помощник — одна маленькая девочка назвала его «долговязым» — уехал, верно? А на его место ты взял другого, моложе и ростом поменьше, иными словами, мальчишку.

Эфипп сплюнул.

— Долговязый сбежал. Заявил, что лучше, мол, займется чем-нибудь другим, может, в солдаты пойдет. Он свободнорожденный, сын моего троюродного брата, и я не мог пустить по его следу охотников за беглыми. Я ехал один, как вдруг, откуда ни возьмись, появляется этот мальчонка и говорит, что хочет работать с мулами. Я и согласился. Я вез большую партию товара в обход Афин и, кроме того, знал, что позже мне предстоит отправиться в сторону Мегары, чуть подальше Элевсина. Так что мальчишка пришелся весьма кстати.

— А ты знал, кто он такой?

— Нет, нет, конечно. Вокруг мулов вечно крутится столько детей, я на них особо и не смотрю. Этот паренек был, кажется, чем-то расстроен. Голодный, одежда порвана в клочья, жить не на что. Он назвался Симмием. Сказал, что его покойный отец был гончар, а старший брат его бил. Ну я и взял мальчишку к себе.

— Но ненадолго.

— Он заслуживал лучшего, и потом, я видел, что Симмий не хочет оставаться в Афинах. И тогда я послал его к Ликене. Подумал, может, хоть ей удастся выведать, в чем его беда. Эта женщина — настоящий друг. Добрая, веселая, никогда не откажет в помощи и прекрасно ладит с детьми. В общем, мальчишка отправился в дом Ликены.

— Ты что-нибудь о нем слышал с тех пор? Или, может, виделся с ним? — отрывисто спрашивал Аристотель. — Говори прямо, не увиливай.

— Думаю, он в добром здравии. Но подробностей не знаю. Спросили бы вы лучше Ликену.

— Ты не знаешь подробностей, хотя отдал ему собственного мула? Твоего третьего мула, Эфипп. Конечно же, у тебя их три. Вон и пустое место для третьего. Ты одолжил его мальчику — или сдал внаем.

— Я правда сдаю внаем мулов, — кивнул Эфипп. — И этого тоже сдал. Но вы ошибаетесь, мальчишка не у меня. Спросите Ликену.

— Охотно, — сказал Аристотель. — Подозреваю, она не гражданка, и с ней может побеседовать каждый?

Эфипп снова кивнул:

— Может, спору нет. Хотя не удивлюсь, если Ликена — любовница какого-нибудь господина. Думаю, она своему времени не хозяйка.

— Навестим ее немедля, — сказал мне Аристотель. — Только куда ехать? Я понятия не имею, где она живет.

— Путь неблизкий, — отозвался Эфипп. — Совсем в другую сторону. Вам придется выехать за городскую стену и направиться к Парнасу, что на самом въезде в Ахарны. Весьма утомительное путешествие.

— Не такое утомительное, если проделать его верхом. Сдай нам двух мулов.

Как водится, поторговавшись, мы пришли к соглашению. Угольщик объяснил, как искать жилище Ликены — маленький домик на краю пустыря. Мы оседлали мулов и тронулись к городским воротам, надо было пересечь Афины и выехать с противоположной стороны.

Путешествовать верхом на муле — гораздо быстрее, чем пешком, но не слишком-то удобно. Наши скакуны отличались невероятно костлявыми хребтами и удивительной нелюбовью к труду — даже необходимость свернуть за угол вызывала у них протест. Каждый квартал на нашем пути они щедро одаряли навозом. Я уповал на то, что местные жители оценят эту трогательную заботу о плодородии их садов. Лавируя среди снующих туда-сюда повозок, мы беспрестанно слышали нелестные замечания. Казалось, пешеходы и возницы нарочно ползут, как улитки, или вовсе останавливаются прямо перед моим мулом. Люди, в которых я врезался, не скупились на язвительные слова, самым нелестным образом отзываясь о моей внешности, чистоплотности и родословной. Но стоило нам убраться с середины дороги, как моего мула обуяло непреодолимое желание потереться о стену — он, верно, испытывал на прочность кости моей ноги. Какое-то время он смирно трусил вперед, а потом вдруг решал пообщаться со своим более шустрым собратом. А то и вовсе пытался нагнать мула Аристотеля, что заставляло того прибавлять ходу и буквально вытрясать душу из Основателя Ликея. Складывалось впечатление, что негодные животные развлекаются от души. Путешествовать на мулах, связанных дружбой и давним соперничеством, — задача не из легких. А эти понимали друг друга не в пример лучше, нежели мы — их.

Прошло немало времени, прежде чем мы приехали в Ахарны — не то деревню, не то маленький городок, — самый крупный дем в Аттике, который, как и многие другие, расположен далеко за пределами Афин. Ахарны примостились в тени остроконечных вершин Парнасских гор. Подобно этим невысоким горам, ахарняне круты нравом, суровы и независимы. В комедии Аристофана один из них бросает вызов афинскому Народному собранию и самовольно заключает мирный договор. Мы повернули на север и, двинувшись вдоль Парнаса, стали разыскивать ориентиры, полученные от угольщика. Вот огромная мраморная мастерская с неоконченным надгробием. Вот гончарная лавка, в окнах которой выставлены кривоватые чаши, а вот и большой дом с целым выводком кур. Наши мулы уверенно трусили вперед, словно хорошо знали дорогу. Вероятно, так оно и было, раз их владелец снабжал Ликену углем. Мы свернули направо, потом налево по длинной, безлюдной дороге, которая, как и обещал угольщик, привела нас к пустырю. С краю, на небольшом откосе, ютился крохотный одинокий домик.

Жилище Ликены, с черепичной крышей и прочной деревянной дверью, было не самым жалким на свете. И все же не намного лучше лачуги тех стариков. Казалось, за домиком давно никто не следит: несколько черепиц треснули и перекосились, в крыше зияла здоровенная дыра. Двор — с вязанками хвороста вместо забора — сплошь зарос сорняками. В углу виднелась неказистая сараюшка с двумя стенами вместо четырех и горсткой старого сена на полу — тут, видимо, жили рабы, ибо животных в этом хозяйстве, кажется, не водилось. Перед сараем было разбито несколько овощных грядок, совершенно, впрочем, заброшенных. Среди желтеющих листьев и полусгнивших подпорок почесывалась одинокая курица — от нее, похоже, были только хлопоты и ровным счетом никакой пользы.

Сам толком не понимая, что чувствую — радость или боль, я слез с мула, который без тени жалости смотрел на меня, словно говоря: «Какое желанное, хоть и запоздалое, облегчение». Что за женщину предстояло нам здесь увидеть? Что она могла рассказать? Тем временем солнце, не по сезону жаркое, скрылось за облаками, в воздухе запахло дождем. Мы медленно пошли к незнакомому жилищу по тропинке, протоптанной в траве и грязи.