Книга Невеста Борджа - Джинн Калогридис

Через несколько дней после свадьбы Чезаре было даровано то, о чем он мечтал много лет: возможность представить свое дело на рассмотрение конклава кардиналов и попросить освободить его от сана, для которого он никогда не подходил. Взамен он поклялся, что послужит Церкви и немедленно отправится во Францию, где сделает все необходимое, чтобы избавить Италию от нового вторжения со стороны французского короля.

Сомневаться в том, что прошение Чезаре будет удовлетворено, не приходилось — как ранее в том, что Лукрецию объявят virgo intacta.

Чезаре добился исполнения своего желания. И как только это произошло, он начал подыскивать себе подходящую супругу. Я приготовилась к худшему, ожидая нового вызова к нему в кабинет. К моему удивлению, Лукреция сообщила, что он выбрал Шарлотту Арагонскую — мою кузину, законную дочь дяди Федерико, короля Неаполя.

Я была вне себя от восторга; я думала, что недооценила Чезаре. Лукреция говорила, что он действительно заботится обо мне. Возможно, он и вправду не желал ни принуждать меня, ни причинять мне вред. Лучше того: его выбор невесты укреплял положение Альфонсо как принца Неаполя в доме Борджа.

Шарлотта в это время находилась во Франции — она воспитывалась при дворе благочестивой католички, симпатизирующей Борджа, королевы Анны Бретонской, вдовы Ре Петито, Карла VIII, умершего той весной. Чезаре облачился в свой лучший наряд и на белом коне с серебряными подковами отправился на север. Он не сомневался в том, что получит руку Шарлотты, поскольку новый король, Людовик XII, очень хотел развестись со своей бесплодной женой-калекой, королевой Жанной, и жениться на Анне, которую он любил.

А Чезаре как сын Папы был именно тем человеком, который мог поднести ему постановление о разводе на блюдечке с голубой каемочкой — но, естественно, не задаром.

Я с облегчением смотрела ему вслед, веря, что мои неприятности наконец-то закончились.

ОСЕНЬ-ЗИМА 1498 ГОДАГлава 25

Нестерпимо жаркое лето наконец-то сменилось осенью, а затем и теплой зимой. Никогда еще моя жизнь в Риме не протекала так приятно; Хуан был мертв, а Чезаре занимался политикой и ухаживанием во Франции, оставив меня в обществе моего мужа, моего брата, Лукреции и Александра.

Избавившись от унизительных насмешек Чезаре и Хуана, Джофре сделался непринужденнее и добрее. Альфонсо по природе своей отличался легким, жизнерадостным характером, а любовь к Лукреции сделала его еще веселее и очаровательнее. Он обнаружил в Лукреции доброту и мягкость, о которых я прежде лишь подозревала и которые теперь сделались постоянной частью ее натуры. А поскольку его семья была счастлива, то и Александр был счастлив. Его дочь удачно вышла замуж и из графини сделалась герцогиней; его старший сын вот-вот должен был заключить еще более удачный брак, и можно было надеяться на появление законных внуков.

Мы с Лукрецией, объединенные любовью к Альфонсо, стали еще более близки. Я вспоминала обо всех подробностях его характера, а Лукреция обожала слушать рассказы о его детстве — как он однажды попытался подпалить хвост собачонке королевы, чтобы посмотреть, будет ли тот гореть как свечка, или как он в четыре года забрался в море и чуть не утонул. А Лукреция рассказывала мне, как он храпит, испуская короткие выдохи, а под конец — один мощный, звучный всхрап.

Я позабыла про кантереллу, спрятанную среди моих драгоценностей. Я позабыла про то, откуда она у меня взялась. Я даже позабыла Лукрецию в объятиях отца и страстный поцелуй, которым она обменялась с собственным братом. (Лукреция с огромным облегчением сообщила мне, что после беременности Папа оставил ее в покое, то ли из-за того, что с возрастом в нем поубавилось пыла, то ли не желая больше давать пищу слухам, вызванным появлением на свет незаконнорожденного ребенка, отцом которого считали его.) Она также призналась, что они с Альфонсо каждую ночь спят в ее спальне и он всегда просыпается там, почти не уходя в свои покои, расположенные в мужском крыле дворца.

— Я не смела и надеяться, — мечтательно созналась она, — что мой муж окажется моим самым пылким любовником.

Однажды зимним утром, когда ясное солнце прогрело воздух, мы решили женской компанией отправиться на пикник в виноградник кардинала Лореса. День выдался слишком чудесный, чтобы сидеть взаперти, а Лукрецию переполняло какое-то нетерпение, которого я не понимала, пока она не устроилась в карете рядом со мной и не сообщила:

— У меня есть секрет. Я не сказала об этом никому, даже Альфонсо, но тебе я должна сказать.

Я лениво наслаждалась солнышком, греющим мне лицо.

— Секрет?

Судя по самодовольной улыбке Лукреции, это было что-то радостное. Я подумала, что речь идет о празднике или о подарке, который она приготовила для мужа.

— Я беременна. У меня уже два месяца не было месячных.

— Лукреция! — Искренне обрадованная, я схватила ее за плечи. — Ты уверена? Другой причины быть не может?

Лукреция, довольная моей реакцией, рассмеялась.

— Я уверена. Моя грудь сделалась такой чувствительной — я едва выношу, когда Альфонсо прикасается к ней.

И я постоянно хочу есть, а то вдруг мне становится так плохо, что я не переношу даже запаха еды. Только ты, пожалуйста, притворись пока и не говори никому: я хочу сообщить Альфонсо эту новость сегодня за ужином.

— Он будет в восторге! И твой отец тоже.

Я улыбнулась, представив, как стану тетей и буду играть с ребенком моего брата.

Добравшись до виноградника, мы обнаружили чудную пасторальную картину: рощица высоких сосен, поляна, поросшая травой и дикими цветами, а за ними — ряды виноградных лоз, на которых в это время не было ни гроздьев, ни листвы. Местность здесь шла под уклон, и с поляны открывался прекрасный вид. Принесли стол, и, пока служанки возились, выгружая припасы и вино, Лукреция огляделась по сторонам, небрежно бросила свой горностаевый плащ на траву и сказала:

— Чудесный день. Давайте побегаем наперегонки!

Я рассмеялась, заслышав это ребяческое предложение. Однако, поймав озорной взгляд Лукреции, я поняла, что она говорит совершенно серьезно.

— Мадонна, в твоем состоянии! — негромко произнесла я.

— Не говори глупостей! — возразила она. — Я прекрасно себя чувствую! И я так взволнована оттого, что сегодня все скажу Альфонсо… Если я не сделаю что-нибудь, чтобы дать выход чувствам, то просто сойду с ума.

Улыбаясь, я оглядела Лукрецию: со времени свадьбы она немного поправилась и просто-таки лучилась энергией. Она привыкла много ходить и ездить верхом, и небольшая пробежка не могла причинить ей вреда, даже при беременности.

— Ладно, герцогиня, — сказала я и указала на безукоризненно ровные ряды виноградных лоз: — Вот идеальное место.

— Тогда побежали. — Лукреция указала на первый проход между рядами. — Здесь будет финиш; кто первый добежит, тот и выиграл.

Я сбросила плащ и пелерину, чтобы длинный подол не мешал бежать, и спросила: