Книга Алая графиня - Джинн Калогридис

Губы Луки осторожно касались моего рта, щек, глаз и лба. Я делала то же самое. Его кожа была нежной и упругой, от нее веяло не поддающимся описанию ароматом мужчины.

Он целовал меня и шептал, задыхаясь:

— С того мига, как увидел тебя, с кошмарного момента, когда привез тебе Маттео, я понял, что ты моя суженая. Он просил меня позаботиться о тебе, Дея, я дал ему клятву, снова увидел тебя в Риме и окончательно понял, что это судьба. Как ты прекрасна! Мое сердце навеки принадлежит тебе.

Я ошеломленно выслушивала его слова, но еще больше меня поразил звук собственного голоса, открывшего ему ту правду, в какой я не осмеливалась признаться даже себе:

— Я люблю тебя, Лука.

Я провела в его объятиях несколько минут, могла бы оставаться в них часами, если бы с балкона не раздался крик Катерины. Госпожа нуждалась в моих услугах.

Я провела пальцами по щеке Луки и неохотно поднялась. Горе все еще читалось на его лице, но изнутри разгорался яркий свет, точно такой же, какой, без сомнений, исходил сейчас и из меня.

Не говоря больше ни слова, я развернулась и поспешила к своей требовательной госпоже.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Когда я вернулась в покои графини, она сообщила, что отправляется сегодня вместе с Джироламо смотреть учения папских войск в крепости Сант-Анджело. Я поразилась, узнав, что граф благосклонно воспринял ее просьбу сопровождать его, хотя нисколько не удивилась самому намерению госпожи. Теперь, когда Джироламо проводил много времени дома, нянчась с новорожденной дочкой, было опасно заводить новые романы, и Катерина просто не находила себе места. Вскоре после рождения дочери она принялась уговаривать Джироламо показать ей крепость и гарнизон.

— Отец всегда водил меня на учения, — сказала Катерина мужу. — Он брал меня с собой, когда обучал моих сводных братьев скакать на лошадях, стрелять из пушки, упражняться с мечами и пиками. Герцог был талантливым воином, и его способности передались мне.

Джироламо был настроен весьма скептически, однако Катерина настаивала, в итоге он сдался, но решил доказать ей, что женщина не способна преуспеть в мужских занятиях. Графиня так разволновалась, что не заметила ни моих покрасневших глаз, ни нервозности, пока я помогала ей затягивать кожаную перевязь и убирать в ножны толедский меч, подаренный Борджа. Я ничего не сказала ей о смерти Джулиано Медичи — в ближайшее время она узнает об этом от кого-нибудь еще.

После обеда Джироламо взял ее с собой в крепость Сант-Анджело — вероятно, желая развеяться и не думать о том, что Лоренцо все-таки уцелел, — и позволил наблюдать, пока сам стоял на зубчатой стене и выкрикивал команды трем сотням солдат, выстроенным во дворе. Сначала они упражнялись со стальными пиками в полтора человеческих роста. Джироламо с большим трудом удалось выстроить войско в три одинаковые шеренги, которые затем промаршировали по двору.

После чего, наверняка пребывая в дурном расположении духа и желая унизить жену, главнокомандующий папской армии развернулся к Катерине, обвел рукой воинов, выстроенных внизу, и заявил:

— Прошу, мадонна. Они в твоем распоряжении. Посмотрим, что ты понимаешь в военном деле.

Катерина коротко улыбнулась мужу и принялась отдавать приказания звучным и властным тоном, каким командовал Галеаццо.

— Я ни на минуту не усомнилась в том, что они послушаются, — сказала она мне тем же вечером, излагая события дня.

Несколькими выкриками она выстроила войско в одну линию и развернула лицом к стене для отражения условного вражеского нападения. Затем графиня снова поставила солдат в три шеренги, потом в две, после чего подвела их к ближайшим воротам с копьями наперевес.

Джироламо был настолько ошеломлен, что лишился дара речи. Придя в себя, он отпустил солдат и лично проводил жену вниз, во двор. Муж все равно хотел доказать ее несостоятельность в военном деле, для чего велел Катерине взять меч и выполнить несколько приемов. Граф считал, будто она понятия не имеет, что означают термины, произнесенные им. У него снова ничего не вышло, потому что Катерина знала все эти слова, и Джироламо не удалось измотать ее физически.

К моменту возвращения из крепости Сант-Анджело домой отношение графа к жене совершенно изменилось. Сказать по правде, он завидовал ей, но в то же время она произвела на него сильное впечатление. Когда Катерина призналась, что всеми своими талантами желает служить мужу и будущим сыновьям, Джироламо был окончательно покорен. Вот тогда-то он и сообщил ей, что младший брат Лоренцо был убит во Флоренции неизвестными наемниками. Катерина выразила сожаление — ее отец всегда был верным союзником Медичи, — и Джироламо притворно вторил ей.

С того дня граф начал посвящать супругу в свои военные дела, время от времени позволял ей сопровождать его на смотры войск. Катерина даже придумывала особые учения, для чего уговорила Джироламо дать ей карту крепости. Солдаты со временем очень полюбили ее, а муж так гордился поддержкой жены, что подарил ей стальную кирасу, которую специально подогнали по женской фигуре и на груди которой красовались объединенные символы домов Риарио и Сфорца — дуб и василиск.

Времена года сменяли друг друга, и малышка Бьянка подрастала. Самое удивительное, что ее голубые глаза поменяли цвет на карий, такой же, как у Джироламо. Это окончательно успокоило нас с Катериной. Борджа, разумеется, больше не показывался во дворце, зато кардинал Джулиано делла Ровере был частым гостем и нередко беседовал с Катериной наедине, когда граф отлучался по делам.

К этому времени мы с Лукой перестали надеяться на случай, способный свести нас, и регулярно встречались с наступлением сумерек, когда спадала жара, на каменной скамье, где Катерина впервые отдалась Жерару.

Лука сильно изменился со смерти Джулиано, от постоянного осознания вины между бровями залегла складка, а в глазах застыла грусть, от какой не спасали даже романтические встречи. Начиная с первого свидания он каждый день сообщал мне последние новости из Флоренции. Они приходили постоянно. Папа Сикст, разгневанный скорой казнью заговорщика Сальвиати, отлучил от церкви Лоренцо и весь город. Его жители лишились права торговать с христианскими государствами до тех пор, пока не свергнут Лоренцо. К их чести, флорентийцы восстали против Папы и выступили на стороне Медичи. Сикст, полыхая ненавистью, убедил короля Неаполя объявить Флоренции войну.

Выложив все мрачные дневные новости, Лука неизменно заключал меня в объятия, и мы целовались оставшиеся полчаса, после чего мне приходилось возвращаться к графине. Я уже успела забыть, каково страдать от неудовлетворенного желания. В последний раз я лежала без сна, сгорая от вожделения, когда жила с Маттео и еще не подозревала, что он мой брат.

По мере того как усиливалась жара, все сильнее пламенела и наша страсть, простых поцелуев уже не хватало. Когда Лука однажды протянул руку, я позволила ему высвободить из корсета мою грудь и поцеловать ее. В другой раз я набралась храбрости, скользнула рукой ему между ног и первый раз коснулась мужского органа. Лука не стал отстраняться. Не возражал он и в тот жаркий августовский день, когда я запустила пальцы во вьющиеся волосы под животом, взяла фаллос в руку и изумилась этому незнакомцу, столь твердому и упрямому, но с такой нежной, бархатистой кожей.